Наталия Трябина - Первый узбек

Печатная книга может восполнить нехватку учебников в медресе. Можно и нужно отпечатать Коран – величайшую и ценнейшую книгу мусульман. Все рукописи, хранящиеся в единственном экземпляре, следует отпечатать и распространить по нашему обширному государству. Самая лучшая бумага в мире, которой не гнушаются пользоваться другие народы, производится в Самарканде! Тогда в мактабах дети будут учиться не шесть лет, а всего два года. В медресе не будут торчать тридцатилетние студенты. Эти балбесы двадцать лет протирают штаны и халаты за заучиванием наизусть книги, потому что её нельзя забрать домой и почитать на досуге.

Али с Ульмасом проучились в истанбульском медресе Фатхи два года и прошли полный курс обучения архитектора. Они рассказывали, что все заработанные деньги тратили на книги и чертежи.

Разглядывая книги, привезенные Али, я вспоминал, что китайцы давным-давно, ещё до европейцев, придумали печать. Именно они печатают не только книги, но и картинки к ним. Наши же переписчики вставляют в свои книги миниатюры, нарисованные художниками. Господи, Твоя воля, как же отличаются плоские рисунки и миниатюры наших художников от полных объёма и жизни картин западных умельцев! Я не завидую им, я просто хочу, чтобы у нас было не хуже, а лучше. Но для того, чтобы было лучше, не нужно надуваться спесью и говорить, что гяурские штучки нам ни к чему. И всё, что есть у нас, – это дань предкам, и не более. Не нужно без конца твердить о том, что было хорошо для них когда-то – хорошо для нас и сейчас.

Пользуются же на Западе нашими кольчугами, которые с незапамятных времён изготавливают в Хорезме. Едят сахар, производимый только в Индии, пьют кофе из Аравии, носят шёлк из Китая, ходят по нашим хорасанским коврам. Почему бы и нам не позаимствовать то, что полезно и необходимо государству? Не могу убедить в этом не только придворных, но и высших чиновников – машут руками, закрывают свои хитрые морды рукавами халатов, как девицы на смотринах свахи. Нет, чтобы своей головой подумать, какая выгода от этого нововведения будет государству и польза просвещению.

А муфтии и муллы туда же – конечно, если все начнут читать и пи сать, как же они будут народу голову дурить?

Вот и делаем всё по старинке, как при прадедах. Придёт время, опомнятся люди, да поздно будет. Наша вековая отсталость станет причиной того, что завоюет нас какое-нибудь сильное, большое и более развитое по сравнению с нами государство, и будем мы в рабах ходить… Сетовать, рвать на себе волосы, пенять на обстоятельства и на плохое управление. Но не хотят они думать о том, что станет со страной после их смерти. Они думают только о том, что с ними самими станется. О детях иногда думают, но недолго и не слишком часто.

Китобдар Джалил любил книги больше детей и жены, и я подозреваю, сильнее, чем меня. Он часами мог рассказывать, где и когда приобрёл ту или иную книгу. Сколько времени выторговывал каждый медный фельс, запрошенный за книгу, сколько времени переписывалась редкая книга, сколько золота и дорогой киновари ушло на изготовление чернил, сколько художников рисовали миниатюры. Мне всегда нравились люди, которые болеют за своё дело, поэтому Джалила я любил. А ещё я очень любил и люблю книги. Единственного человека из своего окружения я называю уважительно – Джалил-ака. Не потому, что он седобородый и старше меня, а потому, что этот человек во всём поддерживает меня и мечтает о печатном станке больше, чем я. Мечтает так, как мечтает молодой джигит о любимой невесте – страстно и неустанно, денно и нощно, со всем пылом юности.

Что я могу ему сообщить? Да пока ничего. Книги наши надо печатать арабским шрифтом. Это отдельная история, и никто в подлунном мире делать этого не хочет. Слишком много разорения видели от мусульман закатные страны, и для них наше дальнейшее возвышение – кость в горле и кинжал в сердце. Переговоры об изготовлении шрифта зашли в тупик. Мы пробовали сами сделать такой станок, но ничего не получилось – буквы, сделанные из меди, размазывали краску на бумаге и производили мутный, размытый оттиск. Это привело в неописуемый восторг шейх-уль-ислама Тадж ад-Дина, твердившего, что Аллах не потерпит кощунства и не допустит печатной книги:

– Все, у кого есть глаза, видят, что эти гнусные опыты не годятся для изысканных арабских букв! Все, у кого есть вера в Аллаха, всемилостивого и милосердного убедились, что нам не нужны те вещи, которыми пользуются гяуры.

Счастью его не было предела: он ещё долго ходил по Бухаре и рассказывал всем, что опыты с печатной книгой с благословения Аллаха провалились. Что самое ужасное – люди ему верили. И если раньше все окружающие книголюбы поддерживали меня делами, то теперь если и поддерживают, то только словами, которые ничего не стоят.

Несколько лет назад мне удалось с помощью золота и обещаний всяческих земных благ, которые они получат, уговорить двух османских купцов вызнать секреты печатного мастерства, но купцы не вернулись. Я думаю, что их тела давно склевали вороны. Возможно, они втихомолку смеются над незадачливым и до глупости щедрым ханом всех узбеков. При входе в библиотеку я поклонился поясным поклоном Джалил-аке, спросил о его здоровье, здоровье семьи, детей, внуков, племянников и племянниц. Я бы спросил и о здоровье его кошки, если бы таковая у него имелась. Но Джалил-ака не любил кошек, говорил, что они могут испортить книгу, а для него это хуже смерти.

– Какие у нас новости, многоуважаемый Джалил-ака? Есть ли новые приобретения? Если есть, то откуда прибыли и сколько они нам стоили? – Я постарался, чтобы моя довольная улыбка не высветилась на лице. Я знал в подробностях о последнем приобретении Джалила-аки, но хотел, чтобы он сам рассказал об этом знаменательном для него событии.

– Есть, великий хан, как не быть, – кланяясь и прижимая руки к груди, ответил знаменитый на всю Бухару китобдар. – Есть книга, которая вам может понравиться. Давно ходили слухи о том, что после Захириддина Бабура, мир праху его, остались собственноручные его записи о жизни и деятельности. Много раз я пытался заполучить их, но ничего не получалось. Я заказывал всем купцам, следующим в Хиндустан, и вот, наконец, на прошлой неделе караван, прибывший оттуда, привёз эту драгоценную вещь. Я сам ещё не читал, только полюбовался переплётом и миниатюрами. Я оставил книгу для вашего драгоценного внимания. Стоила она тридцать полных золотых таньга. Я считаю, что это не очень дорого.

Я взял книгу в руки. Слегка коснулся пальцами переплёта из сафьяна оранжево-красного цвета, с оттиснутыми золотом буквами «Вакиат-и Бабури». «Записки Бабура»! На первой странице – портрет самого Бабура. Красивый был мужчина, жён у него было много и детей. Наследники его прославили! Конечно, можно было бы попросить эту книгу у падишаха Акбара, но зачем лишний раз просить и быть ему чем-то обязанным, когда можно обойтись без этого.