Наталия Трябина - Первый узбек

– Умываюсь? Как все, подошёл к лохани, помыл лицо, вытер. Я что-то не так делаю?– глаза Хасана-ходжи медленно вернулись на место, предназначенное им от природы.

Я счастливо засмеялся:

– Не как все, некоторые пользуются услугами пяти-шести человек. – Хасан-ходжа внимательно посмотрел мне в глаза и ответил, но так тихо, что я едва расслышал:

– Вот поэтому, великий хан у нас и нет войска для отпора врагам. Деньги из казны утекают неизвестно куда. Кто мог придумать такое: заставлять прислуживать четырёх человек при утреннем омовении? А сколько же может понадобиться высокородному беку людей для опорожнения желудка? – эта мысль и мне приходила в голову. Накиб, вторя мне, засмеялся, но так грустно, что я понял: не так всё хорошо, как говорят другие беки и остальные приближённые.

А вернее всё плохо!

– Призвать диванбеги и мирзабаши. – Эшиг-ага-баши, ловящий за дверью кабинета каждое громко произнесённое слово, отослал чухару за чиновниками. – Хасан-ходжа, завтра после утренней молитвы соберём диван, должны быть все, кто находится в Арке. Бекам, бездельничающим в Арке, немедленно отправиться в свои имения. Сегодня! Предупредить их, что это не ссылка, а необходимый для них отдых.

– Как вы дальновидны, великий хан! В Арке свободнее станет…

– Сегодня после вечерней молитвы они все должны собраться в пиршественном зале. Предупредить бакавулбаши, чтобы приготовил сытный ужин, но без излишеств – мастава, жареное мясо, кумыс, много овощей и фруктов, благо, осень на дворе. Сладостей и орехов всех видов. Приготовить отъезжающим подарки: по пять золотых и поясные платки – шёлковые. Лучше одинаковые или похожие, чтобы не разодрались между собой, что у кого-то лучше платок окажется. Пока это всё. Благодарю тебя, Хасан-ходжа, ты моя опора! – я был доволен, что дело сдвинулось, и все окружающие почувствуют, что хан жив, здоров и не собирается выпускать из своих рук бразды правления!

– Великий хан, не лучше ли приготовить халаты для подарков? – как некстати появились нотки неуверенности в его голосе!

Надо приободрить, чтобы ему лучше работалось.

– Хасан-ходжа, ты сам говорил, что в ханской казне ветер свищет, пусть радуются платкам. Но сопровождать подарок нужно такими льстивыми словами, чтобы беку этот платок золототканым чапаном показался. – Лесть это самое действенное оружие во все времена, до тех пор, пока она не касается меня и не вредит моим делам. Думаю, что лесть привлекательна для большинства людей, но надо размазывать её достаточно тонким слоем и не утомить окружающих.

– Вы сама мудрость, о великий хан! – опять накиб закусил удила… Ладно, главное, что он всё понял. Я встал и проводил накиба до двери. Для него это было лучше чапана, шитого золотом и украшенного драгоценными каменьями. Как мало надо некоторым людям для их полного удовлетворения!

Джани-Мухаммад-бий диванбеги и Науруз-бий мирзабаши стояли возле двери. Эшиг-ага-баши пригласил их войти. Джани-Мухаммад-бий диванбеги был невысокого роста, средней упитанности, глаза имел такие выпуклые, и мне зачастую казалось, что они готовы выпрыгнуть на свиток, отпечатавшись жирными кляксами в тексте. Видимо, среди его предков были арабы. Одевался он на редкость ярко и довольно безвкусно. Диванбеги использовал кучу золотых украшений и казался ходячей ювелирной лавкой. Его халаты всегда были вызывающих расцветок – оранжевых, сиреневых, красных, синих и таких, кои в природе не встречаются. Эти халаты были сплошь вышиты золотыми и серебряными нитями. Сегодня он явился в фиолетовом халате, щедро расшитым золотыми узорами бухарскими вышивальщиками.

Мирзабаши Науруз-бий был на порядок скромнее в одежде и украшении своей особы. Это был сухощавый, высокий мужчина, с безумно суетливыми руками. Я уверен, что они так же сновали по курпачам, когда мирзабаши спал. У него была огромная семья: от четырёх жён он имел многочисленное, весьма крикливое потомство, но никогда ничего у меня не просил. Это радовало, и я часто награждал его, не дожидаясь молящих взглядов или слёзных просьб. Поклоны чиновников, несмотря на занятые свитками руки, были вполне хороши.

Я обращаюсь к бекам по-разному. Когда на «вы», чаще на «ты». Это ничего не значит ни для меня, ни для них. Казнить я могу любого провинившегося, независимо от обращения.

– Уважаемый Джани-Мухаммад-бий! Вы управляете финансами нашей страны. Что вы можете сказать о положении наших дел на сегодняшний день: сколько у нас в казне денег, сколько в ханских складах зерна, сколько отар и табунов – доложите мне. Я жду от вас ответа полного и честного, без прикрас и славословий. – У Джани-Мухаммад-бия был грешок: довольно часто желаемое он выдавал за действительное, приукрашивал то, что приукрашивать нельзя. Поэтому я никогда не беседовал с ним наедине, обязательно в присутствии мирзабаши. Тот никогда ничего не забывал.

Память у Науруз-бия была такая, что он, наверное, помнил и первые мгновения после своего рождения, цвет подушки под головой и узор на своём бешике. Дастурханчи налил им по пиале свежего чая и опять скрылся за ковром. Джани-Мухаммад-бий разложил свои свитки на хонтахте и принялся подробно объяснять мне, отчего в стране нет изобилия и что надо сделать для его появления:

– Великий хан! Народы, живущие в вашей стране, пользуются вашими высокими милостями и послаблениями, платят основной налог – харадж – в размере пятидесяти процентов от получаемой прибыли. Кроме того, они платят ещё двадцать один налог: в пользу сборщиков налога, на пашню, на плодовые деревья. На тугаи, на воду, на скот, на пользование дорогами. На возможность торговать на базаре, на весы… – Он частил без умолка, размахивая в такт руками, без нужды поправлял свою великолепную чалму.

– Достаточно, я всё понял, вы всегда начинаете свой доклад одинаково. Но скажите мне, достопочтенный, после уплаты всех вышеперечисленных налогов, что остаётся у дехканина и можно ли прожить ему с семьёй на оставшиеся скудные средства? – я всегда задаю этот вопрос, и Джани-Мухаммад-бий отвечает, как всегда:

– Мрут, конечно, но это не оттого, что налоги велики, а оттого, что они ленивы и плохо работают, великий хан. – Хотел бы я посмотреть на него, волею судеб ставшего дехканином, – заплати двадцать два налога, а потом грызи кирпичи, выковыривая их из дувала! Попробовать напугать диванбеги?

– Скажите, Джани-Мухаммад-бий, если бы в вашем распоряжении оставался доход в размере пятидесяти процентов от того, что вы получаете от меня, на что жила бы ваша семья?

Джани-Мухаммад-бий испуганно посмотрел на меня. Он сразу представил, что платит налоги и всё, что пристаёт к его рукам, уже отстало и попало прямиком куда надо – в ханскую казну. Он съёжился, словно от удара, глаза его стали ещё больше, он забыл про чалму и пробормотал писклявым, сразу осевшим бабьим голосом: