Наталия Трябина - Первый узбек

Накиб явился через два вздоха, словно стоял за дверью. В указах, грамотах и фирманах его имя стояло первым после моего, он был моим советником по вопросам внешней и внутренней политики и, что самое главное, занимался подготовкой военных походов. Отвешенный им поклон был верхом изящества, несмотря на его возраст, он был всего на десять лет моложе меня. Хитрости и опыта ему было не занимать.

– Великий хан, подобно солнцу, озаряющему всё вокруг… – как же мне отучить приближённых во время выполнения работы не сотрясать попусту воздух в кабинете? Необходимы новые правила и соблюдение их выполнения под страхом физического наказания. Ну это я преувеличиваю. Я поморщился:

– Не до славословий. Прочитай. Подумай и скажи своё мнение. Я знаю, ты предан мне, предан нашему государству, предан делу единства родины, поэтому прежде чем ответить подумай сто раз. – Донос Хикмета перекочевал в его руки, и накиб принялся внимательно читать. Несколько раз он морщился, тряс рукой, державшей смятую бумагу, потом спросил:

– Этому человеку можно верить? – на лице накиба явно было написано сомнение.

– Верить никому нельзя, ты это знаешь лучше меня. Поскольку сам научил меня верить лишь тому, что я родился, а ещё тому, что когда-нибудь умру. Но я склонен думать, что человек пишет то, что видит.

– Это плохо, великий хан! Это война. Возможно, ваша болезнь как-то связана со всем этим. – Он пожевал губами, словно пробуя на вкус то, что написано в доносе, опять поморщился. – Война.

Накиба совершенно не удивило то, что против меня идёт родной и единственный сын. Всю жизнь он был при дворе на разных должностях и его ничем не озадачишь. Привык за долгие годы к тому, что союзы между эмирами и султанами недолгие, распадаются так же быстро, как и создаются. Так под жаркими лучами исчезает внезапный весенний снег.

– Великий хан! Много чего неприятного случилось за последнее время, в наших северных пределах неспокойно. Таваккул тайно готовит войска, налоги поднял до небес, у дехкан и скотоводов сборщики налогов отбирают последнего барашка и мешок ячменя. Доносят мне, что его войско исчисляется сотней тысяч, как он рассчитывает прокормить эту голодную ораву, я себе не представляю. – Накиб угрюмо насупился.

– У Таваккула всё племя, вместе с грудными детьми, с лошадьми и собаками меньше восьмидесяти тысяч. Но даже пятьсот кочевников, напавшие на беззащитное селение, вырежут его без остатка.

– Великий хан! Если кормить войско и людей впроголодь, то на каждый день пути от Дашти понадобится не менее трёхсот баранов! А сколько зерна, крупы, кумыса и всего остального? Или они рассчитывают грабить наши селения, оставляя после себя пустыню? А если ваши противники сговорились и будут наступать с юга и севера? Тогда нам придётся несладко. Подумайте, великий хан, может быть, попытаться договориться? Заплатим омон-пули и переждём неблагоприятную пору? – ой-бой, это что же такое? Не успел я его мысленно похвалить, как он решил меня разочаровать и прямиком шлёпнулся в лужу моего недовольства?

– Кому заплатим? Одному или обоим? Сыну я ничего платить не собираюсь, а Таваккулу я столько подарков передал, на две жизни хватит! А городов в суюргал, всё мало ему? Ничего они не получат, надо готовить войска. – От злости я всегда начинаю говорить очень быстро, и тут слова вылетали твёрдыми горошинами из перезревшего стручка.

– С войсками у нас нелады, сейчас месяц шавваль, налоги почти собраны, новых не будет до следующего года. То, что собрали давно, распределено на ближайшие нужды государства. У нас хватает средств, чтобы кормить набранное войско, тысячу отборных воинов. Они не пахари, не дехкане, не ремесленники, это действительно воины. Они дни и ночи совершенствуют своё ратное мастерство. Каждый из них стоит трёх необученных, но вооружённых людей. Кроме того, значительных расходов требуют лошади, их надо кормить.

Их нужно в два-три раза больше, чем воинов. Потому что это не простые дехканские лошади, это боевые кони. В сражении первым делом уничтожают коней.

– Да, накиб, ты прав.

– Подготовить боевого коня не один год тяжёлой работы наездников. Опытных конюхов мало, и их работа стоит дорого. Если обязать беков привести войска, то сами знаете, что притащат из своих суюргалов неумех. Они саблю от меча отличить не могут и даже числом не возьмут противника. Такого войска можно набрать тысяч до семидесяти. Приедут на заморённых клячах и разбегутся, как только увидят орды Таваккула. – Накиб скучным, усталым голосом перечислял все недочёты и препятствия, о которых я знал, но собранные вместе они выглядели довольно печально!

– Грустную картину ты рисуешь, Хасан-ходжа! Что ты посоветуешь, кладезь воинской премудрости и защитник отечества? – Я хорошо понимал, что мой накиб сейчас в тяжком раздумье, думает и прикидывает, как лучше выйти из создавшегося положения. Я даже начал забывать о своём недомогании. Лечиться надо работой и нужными раздумьями, а не нытьём о своих мнимых несчастьях и старческих болезнях.

– Выжидать. А пока тайно посылать гонцов к союзным бекам и смотры войск проводить на местах, не таская их всех в благословенную Бухару. Кого надо хвалить, как вы умеете, кому-то преподносить подарки, но не очень дорогие, чтобы не загордился и ожидал большего. Кого надо наказать и запугать, но не до икоты, а слегка. Нужно, чтобы иктадоры поняли, что налоги не только для пиров, но ещё и для пополнения войска. У меня есть сведения обо всех ваших владениях с указанием, кому они даны в икту, кому в суюргал.

– Эти сведения мне нужны, приказываю к вечеру доставить в кабинет.

– Великий хан, у меня сосредоточены все сообщения, какое владение сколько приносит прибыли и сколько воинов может прислать. Простите, великий хан, но подготовить доклад успею лишь к завтрашнему вечеру, если на то будет воля Аллаха. Из тех воинов, которые у нас есть, сотники выберут по пяти или десяти самых достойных. Их следует разослать по суюргалам, пусть смотрят, вынюхивают и готовят честное донесение. – Накиб говорил так, словно многократно всё это произносилось им в различных ситуациях. Уверенности в его голосе хватило бы на два десятка накибов разных времён и служащих разным ханам.

Мне его слова понравились. Хасан-ходжа никогда не сидит без дела. И тут мне в голову пришла мысль:

– Многоуважаемый накиб, опора государства! Сколько человек помогает тебе совершать утреннее омовение? – глаза Хасана-ходжи медленно полезли на лоб:

– Что такое, великий хан? Я не понял, о чём вы спросили? – заняв высшую точку там, где начинается чалма, его глаза остановились и уставились в мою переносицу.

– Я тебя спрашиваю, как ты умываешься? – застыл я в ожидании ответа.