Наталия Трябина - Первый узбек

– Как прикажете, великий хан, как прикажете! Я могу платить налоги. Полгода назад я передал вакфу принадлежавший мне караван-сарай со всеми постройками, дуканами и доходами.

– Это вакф. Доходы от него идут на богоугодные дела – на содержание мечетей, на мазары, ханака. Кроме этого, вы сами продолжаете управлять этим вакфом и брать себе двадцать процентов от его доходов. Я сейчас спрашиваю не про это. Я спрашиваю про дехкан и ремесленников – на что они живут? – не о том я думал с раннего утра, вспоминал сражения, героев, Абдулмумина, коней и прочие мелочи. Думать надо было о налогах и землях!

– На то, что получают от своей работы, на что же ещё! – в голос диванбеги постепенно возвращались мужские звуки.

– Но если такие высокие налоги и они мрут от голода, как мухи по осени, наши богатства не прибавятся, а убавятся в связи с тем, что работать скоро будет некому. Женщины перестанут рожать, в наших войсках не прибавятся воины. Этому дехканину будет всё равно, кто с него будет брать налог: я или Таваккул. Ограбленный мною дехканин никогда не захочет мне служить, не то что воевать за меня. – Эта мысль ржавым гвоздём давно засела у меня в голове, но я боялся высказывать её. Считалось, что все мои подданные счастливы и довольны до смерти моими мнимыми благодеяниями.

– Вы зрите в самый корень, но что делать? Недоимки по налогам растут, а эти лентяи ничего не хотят делать… – у диванбеги затряслись руки от злости на бездельников-дехкан.

– Хотят, но не могут. Я пятнадцать лет хан. Когда моего отца Искандер-султана носили на белом войлоке вокруг Арка, налоги были двадцать пять процентов, и их было не двадцать два, а всего двенадцать. Откуда же идёт такое увеличение? – это опять я виноват, не досмотрел! В диване принимали указы. Я их подписывал, думая о том, сколько я на эти деньги куплю оружия и обучу воинов.

– Войны, великий хан, войны и разорение богатого сословия.

– Мне всё понятно. Приказываю снизить налоги с этого года до двадцати пяти процентов, как было при моём благословенном отце Искандер-султане. Простить все недоимки за предыдущие годы. – Построже голос, не отступать, а надо будет – все земли переведу в суюргал с невозможностью для беков оставлять налоги себе.

Прощение недоимок оглушило Джани-Мухаммад-бия.

– Как? Великий хан, нас ждут неизбежное разорение и гибель, если снизить налоги. А если не востребовать недоимки, то государству придёт конец! Фукаро разжиреют от безделья и совсем перестанут работать, а мы исчезнем, как пыль под ногами табуна диких коней. – Всё. Сейчас глаза Джани-Мухаммад-бия точно окажутся на хонтахте. Чего же он вопит, словно на его шее затягивается тонкая шёлковая нить?

– Не исчезнем. Не нужно плакать о том, что ещё не свершилось. Мы имеем запасы золота. Мы пустим его на новые деньги. Но чеканить их будем и пускать в оборот мелкими частями, чтобы не подешевели. Сколько караванов сейчас в Бухаре? – торговля всегда давала нашему государству большую прибыль, и все правители Мавераннахра заботились о ней.

Джани-Мухаммад-бий замялся, вместо него ответил Науруз-бий:

– Всего восемь караванов, великий хан! От нас три на пути в Китай, два – в Индию, три – на Русь. На пути к нам ещё четыре каравана – два из Китая и два из земель османов. Грузы самые разные – от шерстяных ковров от нас, до пряностей, являющихся прибыльным товаром, из Индии… В каждом караване не менее двухсот верблюдов с соответствующей охраной от разбойников. – Науруз-бий отвечал по памяти, не заглядывая в свитки и другие бумаги.

– Каков налог с купеческих караванов?

– Как положено – два с половиной процента, никак не больше.

– Пусть будет два процента, и объявить это по всем базарам и мечетям. Больше станет караванов – больше будет доход, и мы возместим убытки увеличением оборота!

– Мысли хана велики и правдивы, вы всё правильно решили. – На два голоса пропели Науруз-бий и Джани-Мухаммад-бий.

– Джани-Мухаммад-бий, что вы там говорили о разорении богатого сословия? – Насколько я помню, диванбеги впервые использовал такой аргумент при еженедельном докладе. Массивная, покрытая рыжеватой бородкой челюсть Джани-Мухаммад-бия отвисла. – Скажите, кто из наших беков разорился, у кого из них стало меньше золота в сундуках и красивых наложниц в гаремах? И что они сделали для того, чтобы поправить своё положение, такое печальное, по вашим словам? Возможно, разорились ваши братья?

– Великий хан, слава Всевышнему, мои братья благополучны. Я предполагаю, что сокращение податей и налогов обязательно и безусловно приведут к их оскудению. Сейчас я точно не могу сказать, что кто-то уже разорился.

– Вы разве только что не сказали о том, что причиной увеличения налогов являются войны и оскудение богатого сословия! Про войны я и без вас знаю, я вас попросил разъяснить положение несчастных беков. – Джани-Мухаммад-бий сделал попытку бухнуться на колени, но запутался в фиолетовых полах халата, ноги его разъехались в разные стороны. Он вынужден был, вытянув руки, ухватиться за хонтахту, чтобы не представлять собой ещё более жалкое зрелище.

– Что с вами? Я задал простой вопрос, на него несложно ответить: кто разорился? Или вы не помните всех именитых беков нашего ханства? Или они уже исчезли, не успев услышать угрозы о сокращении налогов в их пользу? Или вы сами стоите на пороге разорения? – Задавать такие вопросы легко, вот ответить на них трудно – «выпущенная стрела назад не возвращается» .

– Простите, великий хан, я оговорился, я как в тумане, голова болит, но сейчас я не могу назвать ни одного из ваших приближённых, кого бы постигло сие несчастье. – Я его накажу, в следующий раз будет думать, что говорить.

– Так не нужно необоснованно сотрясать воздух ложными предположениями. Вы не сплетница на базаре, вы учёный муж и государственный деятель. А для того чтобы в вашей голове произошло просветление, вы к вечернему пиру подготовите сто двадцать шёлковых поясных платков и принесёте в пиршественную залу после вечерней молитвы. И добавьте к ним шестьсот золотых. Да не смейте брать безвозмездно у купцов, они на караванных дорогах своей жизнью рискуют, чтобы доставить товары в целости и сохранности. – Вот теперь он наконец-то разобрался со своими ногами, исхитрился пасть на колени, всем своим видом говоря: «Пронеслась буря, но не сломала». Джани-Мухаммад-бий схватил мою руку и начал целовать:

– Великий хан, всё сделаю в точности и неукоснительно! Только прикажите, солнце на небосклоне мудрости, всё будет исполнено! Можно мне удалиться для выполнения вашего распоряжения? – терпеть не могу, когда мне целуют руку: каждый норовит её обслюнявить…

– Удаляйтесь и помните, что я сказал о купцах. Бумаги оставьте, я их просмотрю.