Нина Колядина - Гайда!

Вскоре раздался последний, долгий и пронзительный скрип тормозных колодок, и состав, наконец, остановился. Вдоль всей платформы тянулся красивый каменный вокзал с возвышающимся в центре куполом и большими арочными окнами. Пассажиры, для которых станция Пенза была конечной, позевывая и поеживаясь от утреннего холода, прихватив свои мешки, баулы и корзинки, устремились к выходу.

Аркадий легко соскочил с подножки вагона на обледеневшую платформу и, не отходя от поезда, начал вглядываться в лица снующих в разные стороны людей, надеясь увидеть среди них самое родное, самое любимое на всем белом свете лицо – лицо своего отца. Накануне он написал Петру Исидоровичу, что собирается приехать, и надеялся, что тот встретит его на вокзале, но отец так и не появился.

Толпа пассажиров понемногу рассеялась: одни отправились по домам или по своим делам, другие – кому предстоял дальнейший путь на восток – заняли места в прокуренных вагонах. Над опустевшей платформой нависла казавшаяся непривычной после грохота колес тишина. Аркадий вздрогнул, когда эту тишину разорвал истошный гудок паровоза. И тут же, выпустив из трубы огромное облако пара, состав двинулся в путь.

Аркаша, в глубине души все еще надеясь на то, что папа вот-вот появится на перроне, уходить не торопился. Он повернулся лицом к постепенно набирающему скорость поезду, чтобы проводить его взглядом. Когда перед глазами проплыл последний вагон, ему показалось, что прилегающая к железнодорожной платформе территория выглядит не так, какой он увидел ее три недели назад, в начале марта, во время своей первой поездки к отцу. Тогда после отправления пассажирского состава, на котором он сюда приехал, взору открывалось ровное заснеженное пространство, словно разлинованное не одной парой стальных рельсов. На этот раз железнодорожные пути были забиты вагонами – явно не пассажирскими. Возле некоторых из них прохаживались какие-то люди в военной форме.

Что это за люди и почему на станции так много вагонов, Аркадий тогда не знал. Он бы быстрее разобрался в ситуации, если бы был в курсе предшествующих ей событий…

Когда после октябрьского переворота к власти пришли большевики, отношения с ними у чехословацких легионеров сначала складывались вполне нормально. Но после того, как 3-го марта 1918-го года в Брест-Литовске между представителями Советской России и блока Центральных держав был подписан сепаратный мирный договор, по условиям которого Россия выходила из войны, ситуация изменилась: согласно этому договору все войска Антанты необходимо было срочно удалить с российской территории.

Остро встал вопрос о том, как быть с чехословацкими легионерами. Обсудив создавшееся положение, советское правительство и представители Чехословацкого национального совета / 1 / договорились, что чехословацкий корпус, насчитывающий к тому времени более 50 тысяч человек, будет переброшен из России во Францию. Предстояло решить вопрос, как эту операцию осуществить.

Ближайший морской путь – через порты Мурманска и Архангельска – был опасен, так как северные воды контролировал мощный германский флот. Представителей ЧСНС, естественно, такой вариант не устраивал – легионеры могли оказаться в плену у немцев. Был и второй путь: по Транссибирской магистрали до Владивостока, а дальше – через Тихий океан в Европу. Несмотря на то, что чехословаков предстояло транспортировать по чугунке через всю страну, был выбран именно этот вариант. К тому времени в России повсеместно была установлена Советская власть.

Узловым местом сбора легиона стала Пенза, куда стекались отряды легионеров и где в это беспокойное время нес свою службу комиссар полка Красной армии Петр Исидорович Голиков…

Так и не дождавшись отца, Аркадий через здание вокзала вышел на примыкавшую к нему площадь. На ней, кроме снующих туда-сюда горожан, что-то выкрикивающих торговцев, предлагающих свой товар, и запряженных в повозки лошадей, встречались группы одетых в военную форму людей. Отовсюду доносились непонятные Аркадию слова и фразы на незнакомом ему языке. Впрочем, то, что на этом языке разговаривают чехословаки, он уже знал – слышал эту речь, когда первый раз приезжал в Пензу.

Выйдя на Большую Кочетовку – улицу, где квартировал Петр Исидорович, Аркадий подумал о том, что название свое она никак не оправдывает. Разве правильно называть улицу губернского города «большой», если ее длина и до версты не дотягивает? Да и домишки на ней какие-то приземистые, невзрачные, серенькие. В Арзамасе такие только на окраинах встречаются. Даже на Голодаевке, где всегда самые бедные горожане селились, дома посолиднее, там и двухэтажные есть.

Почему-то, когда Аркаша увидел эту улицу впервые, она не показалась ему такой уж убогой. Может, погода стояла другая – день был тихим, солнечным. Снег на деревьях сверкал так, будто его бриллиантами посыпали. А сегодня что? Небо тучами затянуто, деревья на ветру раскачиваются, размахивают корявыми ветками, словно норовят сорвать с кого-нибудь шапку, а снег кругом противный – рыхлый, грязный. Ничего хорошего…

А может, и не в погоде дело. И не в улице вовсе. Просто настроение у него сейчас другое. В конце концов, сначала Пенза ему очень понравилась. В центре города, особенно на Московской, много красивых каменных зданий. Там даже фонари электрические есть! А театр какой! Его незадолго до революции построили. Правда, называется он не театр, а Народный дом. Раньше – до февраля семнадцатого – к названию добавлялись слова: «… имени императора Александра Второго». Потом, конечно, эти слова убрали.

Для того чтобы пройти по Большой Кочетовке до противоположного от вокзала конца улицы, Аркадию понадобилось минут десять, не больше. Правда, шел он быстро – очень уж хотелось поскорее увидеть отца. Впрочем, надежды на то, что застанет его дома, было мало.

– Сейчас, сейчас! – услышал он знакомый мужской – но не отцовский – голос, когда приготовился постучать в закрытую дверь одного из похожих друг на друга домиков, который узнал по особенно затейливым наличникам, обрамляющим окна. – Уже открываю!

Простая деревянная дверь распахнулась, и Аркадий увидел стоящего за ней человека. Это был дед лет шестидесяти, а то и больше. Одет он был в теплую фуфайку, из-под которой виднелась еще какая-то одежда. На ногах старика красовались серые, с черными кожаными заплатками валенки. Из-за спины хозяина дома выглядывала кутавшаяся в теплую клетчатую шаль седенькая старушка – его жена.

Аркадий их сразу узнал – и по заплаткам на валенках, и по клеточкам на шали, и по радушным улыбкам, расплывшимся на лицах стариков, как только они его увидели. Так же его встретили и в первый раз, только тогда он появился в их доме вместе с отцом.