Рахметолла Байтасов - Заметки о Беларуси

Тяглые крестьяне обязаны были отбывать барщину два дня в неделю и выходить на дополнительные работы – гвалты, толоки. Кроме того, они обязаны были платить чинш от 6 до 21 гроша в зависимости от качества грунта (добрый, средний, плохой и очень плохой). Осадные крестьяне должны были платить с каждой волоки по 30 грошей «осады», отбывать в год двенадцать толок или платить за них 12 грошей, а за гвалты давать бочку жита или 10 грошей.

При учете крестьянских пашен не делалось никаких исключений, измерялась вся земля, в том числе купленная и заставная, по принципу: «иметь и вся его маетность наша ест…» Крестьянин терял все права в отношении прежнего своего участка и мог только получить в надел вновь измеренную волоку. Крестьянин мог взять столько земли, сколько мог обработать и выполнить с нее установленные повинности. Как показывают источники, далеко не каждая семья была в состоянии взять целый валочный надел. Волока, таким образом, не была обязательным и неизменным земельным наделом, а лишь стандартным, точно измеренным участком земли, с которого определялись повинности [36].

Волочная реформа привела к увеличению доходов правящего класса и к усилению закрепощения и росту эксплуатации феодально-зависимого населения, с другой. Просуществовала валочная система в Беларуси более 200 лет и была отменена только после присоединения белорусских земель к Российской Империи [36].

На территории Речи Посполитой угнетение крестьян достигло наибольшего размаха в XVIII веке. «Права крестьян оказались сведены к нулю, а панщина приобрела экстремальные формы. Это было связано с аграрным кризисом в Речи Посполитой, обусловленным ухудшением условий торговли, опустошительными войнами на территории страны во второй половине XVII и первых двух десятилетиях XVIII века, а также снижением спроса на экспортируемое Польшей зерно. Господствующие же слои населения, обладавшие огромным политическим весом и желавшие сохранить свой уровень жизни, перекладывали все связанные с этой ситуацией тяготы на плечи крестьян. Впрочем, в фольварках с более современной системой управления уже с середины XVIII века наблюдается процесс постепенного отказа от панщины и замены ее чиншевой рентой» [82].

«Фактические же изменения в правовом статусе крестьян произошли лишь на рубеже XVIII – XIX столетий. Статьи Конституции 3 мая 1791 года гарантировали им правовую защиту государства и фиксацию повинностей (чтобы их нельзя было увеличить). Изданный три года спустя Поланецкий универсал гарантировал крестьянам личную свободу и другие права, в том числе право покидать землю (с некоторыми условиями) и право отстаивать свои интересы в судах общей юрисдикции, а также не позволял сгонять их с земли, запрещал выселения и ограничивал сферу панщины. Кроме того, на основании универсала была учреждена должность надзирателя – государственного чиновника, занимавшегося вопросами, связанными с крестьянами» [82].

Оба этих законодательных акта почти не применялись на практике из-за раздела Речи Посполитой и ее исчезновения как независимого государства [82].

Белорусский историк, профессор Санкт-Петербургской духовной академии Михаил Осипович Коялович 13(1828—1891) все беды белорусского крестьянства видел в Люблинской унии 141569 г. и шляхетской (сарматской идеологии) и идеализировал прошлое. Характеризуя положение крестьян на территории современной Беларуси, он писал: «Люблинское соединение вдруг, решительно оторвало от него все сословия. Все волею и неволею понеслись к польским преимуществам, не разбирая их сущности… все стали выше, он очутился ниже, и… рабство, рабство ужасное, какое только может быть в демократических обществах, легло на него с такою же тягостью, с какою оно лежит на неграх южных штатов Америки, где тоже есть аристократия и та же бездна между ею и неграми!» [84].

О шляхетской идеологии он писал: «По теории польского шляхетства, шляхтич, кто бы он ни был, – богатый или бедный сосредоточивал в себе все права, все преимущества, все блага. Всякий нешляхтич не мог стоять подле него со сколько-нибудь заметною долею прав и самобытности, напротив, он должен быть орудием, средством для шляхтича, условием его благоденствия. Поэтому вместе с польскою теорией шляхетства перенесено в литовское княжество и польское рабство народа – польское состояние хлопа. Литовско-русская близость крестьянина к сословиям дворянским, литовско-русское самоуправление разрушалось, падали и повергали его в безусловно бесправное положение» [51, с. CIV]. Кроме того, по его мнению, тяжесть эта увеличивалось еще и тем, что правящее сословие быстро полонизовалось, переходило в католичество, в унию, поэтому к сословному холопству добавлялось «национальное холопство («Литвины-латиняне поставлены – въ положеніе господъ. Русскіе православные – въ положеніе рабовъ») и господство иноверцев [83, с. 161].

После разделов Речи Посполитой белорусские земли оказались в составе Российской империи и «крепостное право приобрело более строгие черты. Перемещения целых семей проводились, как правило, только по прямой инициативе владельца имения или с его санкции (обычно через брак)» [111].

Положение помещиков тем самым упрочилось. М. Коялович, писал, что крепостная зависимость при польском правлении была хуже, чем крепостное право в России. Однако если в Речи Посполитой крестьянство грозило помещикам своими восстаниями, то после разделов Польши на защиту шляхты встало сильное централизованное государство: «Россия со своей государственной организацией, полной силы и способной всегда восстановить порядок, избавляла польских панов от этого страха. Они могли спокойно давить хлопа (то есть крестьянина), лишенного всякой возможности и надежды обуздать пана» [85].

Одним примеров издевательства над белорусскими крестьянами в 1840-е гг. стало дело мозырской помещицы, владелицы имения Ремезы Гонораты Стоцкой. Слухи о деспотизме и патологической жестокости этой женщины в свое время облетели всю Минскую губернию, о судебном разбирательстве было доложено Сенату. Гонората Стоцкая жестоко обходилась с дворовыми слугами. В частности, в течение двух лет избивала мальчика, который в 13-летнем возрасте умер после избиения хозяйкой, из-за разбитой тарелки и медленной (по мнению помещицы) подачи воды. Она даже за смех назначала наказание до ста и более ударов розгами и плетьми. При этом, человека раздевали, подвешивали к потолку, ноги привязывали к полу и избивали до тех пор, пока он не терял сознание. Не довольствуясь этим, женщина кусала жертву, душила её, обливала кипятком, жгла железом и т. д.