Татьяна Коршунова - Екатерина Чубарова

– Я поняла, – Екатерина заставляла себя смотреть не на снег под ногами, а в лицо Александру. Только бы не дрожали губы, только бы не унижать себя слезами!

Она хотела уйти, но разговор казался неоконченным.

Да разве стоило спрашивать позволения?..

– Постойте, Катрин! Я ценю дружбу с вашей семьёй. На балу у Ланевских, когда вы утопили в колодце мои пистолеты… Две дамы, чьих имён я не стану называть, оскорбительно отзывались о вас.

Александр рассказал ей в подробностях, как случилась известная ссора со штабс-капитаном Черевиным. Не упустил ни единого слова честивших её красавиц.

Она слушала – и склоняла голову против воли. Взгляд её сделался тяжёлым – под тенью насупленных бровей. Ветер рвал шляпку, туго подвязанную под подбородком.

– Позвольте мне идти, – прошептала Екатерина. И пошла прочь. Не оглядываясь.

За воем ветра она не слышала, что Александр следовал за нею до экипажа.

– Благодарю вас, что выслушали меня с достоинством, – он открыл дверцу и предложил ей руку опереться.

Екатерина не дала ему руки.

И слава Богу – Нина не вознамерилась провожать Петра Васильевича до Царского Села!

– Катя, посмотри-ка, первые подснежники! – Александра Павловна вошла в комнату дочери с букетом, перевязанным голубой лентой. – Это тебе от сеньора Раффаеле принесли.

Екатерина две недели провела в постели, и только к Крестопоклонной горячка отступила. Тусклыми, впалыми глазами она следила, как маменька опускала короткие стебли подснежников в пустую вазу. На туалетном столике рядом с кроватью копились записки с пожеланиями выздоровления: десять от княгини Нины Ланевской и ни одной от Веры. Проводив Александра в Вильно, Вера уехала в Москву.

– Хочешь, киселя прикажу Настасье принести?

Екатерина поморщилась и отвернулась на бок.

– Ну, отдыхай. Отдыхай, – Александра Павловна вздохнула и тихими шагами ушла, затворив дверь.

Подснежники клонились из гранёной вазы белыми крылышками. Maman не налила воды… Что с ними станется? Зачахнут, не вынесут сухости натопленного дома – как Екатерина не удержалась от простуды.

Она потянулась за графином, но вошла Настасья с полным кувшином воды для цветов.

– Барыня приказали окно расконопатить. Говорят, дохтур позволил у вас проветривать.

В просторную спальню хлынула влажная свежесть весеннего воздуха. Екатерина услышала журчание под крышей талой воды и звон колоколов. Эти звуки стали напоминать ей, что за пределами её собственной жизни тоже есть жизнь.

Она подняла подушку и села на кровати. Заправила за уши слипшиеся волосы.

– Настасья, подай мне рукоделие.

Тонкая игла принялась вплетать в белое полотно синие и зелёные крестики, рисуя воды Неаполитанского залива.

Когда Настасья унесла ворох сухой пакли, Екатерина запахнула на груди кофту и, опираясь о комод и стулья, подошла к окну. Она увидела ледоход на Екатерининском канале и сидящих на чугунных бортиках ворон. Разносчик кидал воробьям сушёный крыжовник.

Пришлось вернуться в постель: мучил кашель, и слабость одолевала ноги.

Весна пришла в северную столицу проливными дождями. Твёрдый залежалый снег к середине апреля ещё виднелся кое-где, но каменные мостовые старательно расчищались дворниками и блестели, обильно орошаемые дождевой водой.

В Вербное воскресенье Екатерина поехала с княгиней Ниной в новый Казанский собор. После праздничной Литургии облака на северном небе Петербурга разошлись. Белое солнце подсушивало лужи тёплыми лучами.

Подруги ехали в открытой коляске по Невскому проспекту с веточками спящей вербы в руках. Шаль с русским узором обвивала плечи княгини и трепетала от ветерка. Екатерина похудела из-за болезни, но живительный воздух весны свежил её лицо.

Вся ширина мощёного проспекта кишела открытыми экипажами. Из них кланялись двухуголки и шляпки. Богатые мещанки прогуливались пешком под руку с кавалерами. Стучали трости под скрип покрытых рогожами телег, под выкрики разносчиков:

– Постные пирожки!

– Крыжовник! Сушёный крыжовник!

– Первоцветы, подснежники… Купите цветочки!..

У базилики Святой Екатерины католики выходили с мессы. Маркиза Сан-Чезаре и Биатриче первые замахали руками. Коляска княгини завернула к ступеням.

– У вас праздник! – Сибилла схлопнула ладошки от вида вербы. – Позвольте вас поздравить! Дорогая Катари́, вы здоровы и выезжаете!

– Есть ли новости от князя? – спросил Раффаеле.

Нина подала ему руку в агатовом браслете.

– Последнее письмо было из Белоруссии. Пётр Васильевич в добром здравии, но дорога трудна из-за дождей и ледохода.

Екатерина безучастно смотрела на букет вербы в своих руках и пряталась под полями шляпки. Нина одна знала о разговоре между нею и Александром на Царскосельской дороге.

– Вы позволите навестить вас? – обратился к ней Раффаеле, когда карета разворачивалась на Невский.

– Да.

***

Май и июнь 1812 года выдались дождливыми. Но Петербургская погода имела переменчивый нрав, чередуя знойный покой с пронизывающими ветрами и ливнями.

Наступала пора белых ночей и дивного заката, какой бывает только в Петербурге – когда в лёгких прозрачных сумерках небо становится голубовато-жёлтым, а за Зимним дворцом солнечный свет расплывается сплошной розовой зарёй, оттеняя плоские силуэты длинных северных облаков.

21-го июня герцог посетил дом Чубаровых и спросил позволения взять Екатерину на прогулку с Биатриче и Джулиано.

– Вам не надобно спрашивать, сеньор Раффаеле! – ответила Александра Павловна. – Катя поедет!

Желание дочери она не брала в расчёт. Но Екатерина и сама тянулась к Раффаеле, как к целительному источнику.

Они отправились в Летний сад. Старики Чубаровы лишь сопроводили дочку – и уже спешили от неё отделаться. Повстречали знакомых и присоединились в беседке к игре в вист.

Екатерина и Биатриче, гуляя рука об руку, прятались от солнца под белыми зонтиками. Раффаеле и Джулиано шли позади. Прохладный ветерок шелестел кронами высоких лип. В листьях весёлым щебетанием перекликались птицы. Из-за бурых стволов, словно бывшие когда-то живыми, а теперь закованные в мрамор, выглядывали замершие в разных положениях фигуры античных богов. Биатриче останавливалась возле каждой статуи:

– Смотрите на Вакха в венце с виноградной гроздью! Глаза – как живые. Как будто скульптор лепил его с портретов из твоей семейной галереи, Джулиано!

Джулиано смеялся:

– Полно, Биатриче! Он уродец с отколотым носом!

– Почему уродец? – Екатерина хмыкнула в нос (хорошо, не слышали маменька и покойный месье Шапелье). – Это же искусство.

– Если бы вы увидели наши скульптуры в парке Казерта…