Любовь Соколова - В сумерках. Книга вторая

Александров находился в Москве. Костя, старший научный сотрудник, оставленный на хозяйстве, сообщил о неприятности Зубову и Цвингеру. Предлагал вызвать из Москвы пока одну Иру Игоревну.

– Нецелевых расходов не было, она разберется, найдет причины чудовищного недоразумения.

Костя не сомневался в том, что случившееся окажется недоразумением.

Илья Зубов торжествовал.

– Это убьет, убьет его наповал! – кричал он Цвингеру, требуя, чтобы тот немедленно звонил в Москву. – Я, как член ревизионной комиссии, приказываю тебе сообщить о выводах проверки директору. Со мной он разговаривать не станет. Звони ты.

Бениамин Аркадьевич выбрал собственный вариант – позвонил в Москву Забродину. А тот, перепугавшись, брякнул Александрову что-то несуразное про начавшееся изъятие недвижимости, обвинил его в краже бюджетных средств и запаниковал окончательно, вообразив сразу суд, посадку и огласку. Погасить обнаруженную задолженность нечем, он знал точно. Если бы украли, так и погасили бы. А раз не крали – значит, нечем. Кара неотвратима.

Результатом пьяной истерики Забродина стал обширный инфаркт, причем вовсе не у самого паникера. В больницу попал Виктор Михайлович. Во время обследования он пережил клиническую смерть. Врачи спасли его, но про качество и продолжительность жизни пациента говорили мало утешительного. Александров вернулся в Темь в конце августа, в инвалидной коляске.

К тому времени отношения с администрацией удалось урегулировать. Как оказалось, один из объектов строгой зоны не был принят на баланс, так как документы затерялись при прохождении из финансового органа в департамент имущественных отношений, а средства на ремонт и содержание поступили на счет АНО и были освоены. Нестыковку в работе двух ведомств выявила сама Ира Игоревна. Указав чиновникам на допущенную ими ошибку, она бросила все прочие дела и вернлась в столицу выхаживать мужа.

Выставку не продлили. Экспонаты из Москвы забирал Забродин. Он справился с порученной работой, поднялся в собственных глазах и, поважничав недолгое время, запил.

Местные СМИ откликнулись пространными публикациями на сообщение пресс-службы губернатора о нецелевом использовании средств бюджета в музее. Сенсацией выглядел не столько факт растраты, сколько общая сумма, направляемая из областного бюджета на нужды общественной организации. За «разоблачением» ждали возмездия. Позже об истинных причинах конфликта и его урегулировании написали мало и невыразительно. Что-то, мол, там было, да замяли, нет дыма без огня. В Теми судачили о музее, называя его «Музеем ГУЛАГа». Судачили впервые за годы, прошедшие после его создания.

Бениамина Аркадьевича тяготили дрязги между учредителями. Теперь, когда схватка за ресурс грозила стать кровавой, он с облегчением отошел бы от сучинских дел вовсе, но музей оставался краеугольным камнем в его личной карьере. Возглавив региональное отделение международного общества «Мемориал», он дорожил статусом, который весил теперь больше, чем весь Цвингер со всем своим бэкграундом гражданского активиста и биографией парторга обанкротившегося издательства. Он вошел в попечительский совет музея вместе с такими личностями, о которых прежде мог только прочитать в книгах и в любимом журнале «Огонек». Наличие музея выделяло темский «Мемориал» из ряда прочих, порой совсем незначительных организаций. Драматургия его создания и развития закольцевала личную историю Бениамина Аркадьевича, не позволяя вышагнуть из круга, в центре которого находилось Сучино.

Продолжение карьеры он видел в сыне. Сыну он хотел бы передать бразды правления, но не скоро, а потом, когда придет время. Валентин после вуза пришел работать к отцу и прекрасно справлялся. Курировал волонтерское движение. Ежегодный лагерь под эгидой «Мемориала» работал в Сучино, и все шло прекрасно. Досадные нестыковки, когда Зубов, в пику Александрову, останавливал работы, Валентин научился облекать в форму «простоев по причине праздника». Молодежь вдруг отправлялась на экскурсию, или в поход выходного дня, или за грибами. В плохую погоду устраивали читку пьесы, репетицию, обсуждение фильма. Пьесу читали и репетировали в каждой смене. Написал ее Ванченко на местном лагерном материале, время от времени подновлял, добавлял драматургические линии, вводил новых персонажей. Бывало, сам автор присутствовал на разборе текста. В дела организации младший Цвингер не вмешивался. Разрушительно неприличные процессы в руководстве музея оставались под спудом.

Валентин Цвингер и сейчас находился в Сучино. Если бы речь шла о рядовой экскурсии, Бениамин Аркадьевич просто позвонил бы ему, попросил подменить Забродина, безнадежно выпавшего из действительности. Но в Темь едет съемочная группа немецкого телевидения. Ира Игоревна просила Цвингера выехать на объект, чтобы подготовиться к встрече. Сама она примчится при первой возможности, но не раньше завтрашнего вечера. Цвингеру она поставила две задачи: принять-поселить журналистов и переговорить с Николаем Николаевичем Бруном. Бывший заключенный «Темь-6» в эти дни проживал в гостинице строгого участка, работал над книгой своих стихов. Музей становился чем-то вроде творческой дачи для столичной интеллигенции. Православный монархист Брун мог быть интересен телевизионщикам как сам по себе, так и своим поэтическим творчеством.

– Надо, чтобы все срослось, – просила Ира Игоревна. – Вы уж проследите!

Бениамин Аркадьевич обладал столь тонкой организацией психики, что мог бы при некотором усилии заниматься предсказанием будущего за деньги. Необходимость отбыть в Сучино привела его в нервозное состояние. Хотя причин для тревоги не было, он с самого утра знал: грядут неприятности.

В райцентре, куда он приехал на рейсовом автобусе, Цвингер взял такси до музея. Еще с пригорка, глянув на белеющую в долине вышку административного здания бывшей зоны, почуял неладное: какое-то излишнее безмолвие и покой, равный безжизненности. Никто не встретился ему на улицах поселка. Никто не работал на пилораме. Никто не вышел навстречу из штабной палатки волонтерского лагеря. У ограждения стояла подержанная «ауди», бежевая или казавшаяся бежевой от покрывавшей ее пыли.

«Дашка!» – понял Цвингер.

Зубов купил дочери автомобиль на окончание университета. И на этой почве у него с Александровым случился скандал. Даша долго выбирала «машину мечты», и как только нужная иномарка появилась у перекупщиков, Зубов продал пиломатериалы, заготовленные для восстановления аутентичного барака и больнички. Александров, узнав о сделке, потребовал деньги вернуть.