Наталья Навина - Последние Каролинги – 2

Марсилий мог беспрепятственно бранить давно усопшую смертью неправедной королеву – Робертины не были в родстве с Меровингами. К тому же Роберт и сам все это не раз слышал – истории об этой невероятной женщине, простой дворцовой прислужнице, обманом и жестокость устранившей сперва первую, а потом вторую жену короля Хильперика, и самой ставшей королевой, давно уже стали страшной сказкой. Правда, рассказчики обычно забывали добавить, что оный Хильперик отнюдь не был кроткой овечкой и принимал весьма деятельное участие в забавах своей кровожадной супруги, не говоря уж о злодеяниях, которые он совершил самолично, пользуясь данной ему королевской властью. Но то ли Фредегонда, хлебнув этой самой королевской власти, не пожелала ею делиться, то ли просто была уже не в силах остановиться – только Хильперик тоже дождался в свою пору двух ударов кинжалом – под ребро и в живот. «И тотчас, – написал современный тому хронист, – у него полилась обильная кровь изо рта и из ран, и он испустил свой злой дух».

– И никто ничего ей не мог сделать, – машинально повторил Роберт. Удивительно удачно выбрала старая королева убежище для своих злобных замыслов. До Компендия – рукой подать, а все же на земле графства Парижского. И пышнотелую красотку, что распростерлась там на полу – не кровь ли подвешенного на балке префекта Муммола выела ей глаза? – зовут Удача. Это хорошее место.

– Ксавье! Пригонишь сюда из Парижа пару подвод с некоторыми необходимыми вещами. Проследишь, чтобы этот богом обиженный все здесь вымыл и привел в порядок. И увезешь его отсюда в Париж. А сам вскорости поедешь в Компендий. Там надо будет кое-кого повидать и кое-что передать. Тайно.

Стояла глубокая ночь. На стенах Компендия перекликались часовые. В спальне королевы горела свеча – королева не могла уснуть, несмотря на усталость. А может, усталость всему и виной? Или беспокойство? Весь день – разбор судебных дел. Аббатство блаженной Радегунды предъявляет права на селение Бринакрия. Сеньер Бринакрии это право отрицает. Обвинение в укрывательстве беглого разбойника. Кровная месть между свойственниками. Без Феликса было бы трудно разобраться, все-таки дело свое он знает.

Днем прибыл очередной гонец от Эда. Сполето не удалось взять штурмом, город обложен кольцом. Осадная война – как это не похоже на Эда! О, Господи, я все понимаю, я нужна здесь, я не могу оставить Ги, но все же, Господи, почему меня там нет!

А Ги становится все более своевольным, от нянек удирает, слушается только ее – и хорошо, что пока слушается. Что ж дальше-то будет? Чтобы отвлечься, она попробовала вернуться к раскрытой книге – все то же, с юности любимое, «Утешение философией». Разумеется, не достопамятный список из дворцовой библиотеки, сыгравший такую заметную роль в ее жизни – тот безвозвратно погиб в Париже. А этот где-то раздобыл Фортунат. Он, кстати, Боэция не любил, хоть и сочувствовал трагическим превратностям жизни «последнего римлянина», но автором его считал сухим и рассудочным. «Любовь тройного происхождения, а именно – сострадание, дружба и просто любовь. В телах любовь существует лишь постольку, поскольку она телесна, в боге любовь существует только как начало интеллектуальное. В человеке любовь – и от начала телесного, и от начала интеллектуального», – с некоторой иронией цитировал он и добавлял, что подобное разграничение пристало скорее математику, чем философу, разумея, что среди трудов Боэция числилось также «Наставление к арифметике».

Связью единой скрепляет Все лишь любовь в этом мире, Правит землею и морем, И даже небом высоким. Если бразды же отпустит – Все, что слилось воедино, Сразу к борьбе устремится. Все, что рождает движенье В дружном согласии, мигом Гневным противником станет, Мир повергая в руины.

Азарика отложила книгу и подошла к столу. Из вороха карт ощупью вытащила нужную. Разгладила руками края, прищурилась на свечу, ища на пергаменте Сполето. Что все-таки там происходит?

– Не нужно говорить о ней. Зачем говорить о ней… сейчас?

– Потому что она может узнать, где ты была, и жестоко наказать.

– Она не наказывает…

– До сих пор. А позавидует твоей молодости, твоей красоте, и…

– О мой любимый, ради тебя я вынесу все, что угодно! И потом, ваша светлость, я готова остаться с вами и никогда к ней не возвращаться.

Такая решимость несколько напугала Роберта. Ну как дуреха и в самом деле удерет в Париж? А ведь она нужна ему в Компендии.

– Не в этом дело, – мягко сказал он. – А в том, что она вообще не имеет права тебя наказывать. Кто она такая? Мужичка с темным прошлым. Ниже последней рабыни.

– Но говорят, что ее дед был императором…

– Оставим это. Мой брат наверняка выдумал подобную сказку, чтобы оправдать свою женитьбу. Если бы он захотел жениться на тебе, ему бы ничего придумывать не понадобилось. Ты благородного рода.

– Любимый! Не надо ревновать! У меня с ним… никогда… ничего…

= – Глупая! (Это он сказал совершенно искренне). Ты ничего не поняла. Я только хотел сказать, что ты достойна была бы стать женой короля. Но я, к сожалению, не король. И королем уже не буду.

– Почему?

– Потому что королем будет Ги. Как ты думаешь, смогу я пережить его?

Вопрос привел Ригунту в полную растерянность.

– Ну конечно… – забормотала она. – Но ведь это столько ждать…

– Да, разумеется, – сказал Роберт и погладил ее по светлым волосам. Непонятливость Ригунты порой раздражала его, а порой приводила в умиление. Ему было ее искренне жаль.

А тех двоих – нет.

И тем временем, пока лето шло своим чередом, пока двое могущественных сеньеров Европы схватились в центре Италии за корон распавшейся империи, пока двое одиноких, увечных, оскорбленных жизнью людей не могли оторваться друг от друга в усадьбе на опушке леса, пока смуглая молодая женщина, сидя у детской постели, склонялась над картами и переносила в Хронику поступавшие с полей сражений донесения гонцов, на отмытой, подлатанной и кое-как обставленной Вилле Фредегонды происходили следующие диалоги:

– …конечно же, ведьма. Разве ты никогда не замечала за ней ничего… такого? Разве она ведет себя так, как положено?

– Но она ходит в церковь…

– Не в церковь, а в замковую часовню. А там всем заправляет Фортунат. Я Фортуната сызмальства знаю, он уже тогда был еретиком. А уж как попал под ее власть… Она и брата моего заколдовала, иначе как бы он женился на ней?

– Да… мне кажется… все эти книги… Никто на свете не читает столько книг…

– Вот. А что в этих книгах? От кого все эти знания? От кого еще женщина, да еще низкого рода, могла получить их?

– От дьявола… Может быть, сжечь книги?

– Не поможет. Зло уже свершилось. О, если бы я мог освободить брата от ее власти! Она сеет между нами рознь, она клевещет ему на меня, из-за нее я столько лет живу в опале, не видя родного брата! А теперь то, что я далек от двора, еще горше, потому что я узнал тебя. моя радость. Если бы не она, я мог бы появляться в замке открыто, и видеть тебя, не таясь.