Иван Наживин - Иудей

— Никогда не занимался этим ремеслом! — засмеялся Веспасиан. — Ты обратись лучше к моим лекарям.

— Господин, великая богиня повелела мне сказать тебе: «Пусть божественный цезарь только наступит на ногу твою»…

Веспасиан смутился: в случае неуспеха, в котором он не сомневался, он попал бы в глупое положение в глазах толпы. Но в это мгновение взгляд его упал на румяное личико Иосифа, и что-то в глазах божественного посланника сказало ему, что исполнить повеление Изиды следует.

— Хорошо, — сказал он. — Но имей в виду: если ничего не будет, тебя будешь накажут. Нельзя же свои сны выдавать за что-то там такое эдакое…

— Будет, будет, будет, господин! — восторженно завопил нищий, простирая руки к Веспасиану. — Будет…

Веспасиан наступил тяжёлой ногой своей в расшитом жемчугом сапоге на ногу нищего. По лицу того разлилось чувство восхищения, изумления и радости. Он вдруг вытащил ногу свою из-под императорского сапога и, хлопая в ладоши, закружился в восторженной пляске. Все были поражены, а в особенности Иосиф. Веспасиан, довольный, приказал наградить счастливого калеку и двинулся со свитой дальше. И вдруг слепой, сидевший на углу, на перекрёстке, бросился в ноги императору.

— Только плюнь в невидящие очи мои, и я буду зряч, владыка! — завопил он. — Так повелел мне великий бог наш Серапис.

Веспасиану стало скучно. Он приказал своим врачам тут же осмотреть слепого: нельзя ли сделать чего тут без чудес? Те внимательно осмотрели глаза несчастного, посмотрели украдкой на Иосифа — он любовался белыми голубями, кружившимися в синеве неба, — и сказали, что сделать уже ничего нельзя: свет солнца навеки потух для бедняка.

— Цезарь, смилуйся!.. — завопил тот. — Только плюнь, и я буду благословлять имя твоё до конца дней моих…

Смущённый Веспасиан, пожав плечами, нагнулся к смрадному нищему и плюнул ему в глаза. Тот слюной императора набожно мазал веки, они раскрылись, и с радостным смехом он вскочил на ноги.

— Который, который наш божественный цезарь?! Ты?! Это ты?!

И он распростёрся ниц перед грузной фигурой повелителя вселенной. Веспасиан посмотрел на Иосифа и недовольно повёл косматой бровью: да довольно же!

— Божественный цезарь, какая сила! — восхищённо говорили в свите. — Тебе явно покровительствуют боги…

— И не добрый ли знак эти белые голуби, что кружатся над тобой? — проговорил Иосиф. — Помни, помни пророчество моё, божественный цезарь!

И среди ликований толпы, своими глазами видевшей потрясающие чудеса, Веспасиан медленно следовал к своему дворцу. Навстречу ему так же величественно двигался, окружённый своими почитателями, Аполлоний. Видя, с каким уважением относится к нему народ, Веспасиан первый подошёл к знаменитому философу и приветствовал его.

— А скажи, — улучив удобную минуту, спросил его цезарь, — как по-твоему, буду ли я императором Рима?

— Будешь, — спокойно отвечал Аполлоний. — Я молился об императоре благородном, справедливом, умеренном, украшенном сединами и способном быть отцом своих подданных. Я молился о тебе… И боги услышат моления мои…

Народ криками приветствовал великого цезаря и великого мудреца. Веспасиан взял Аполлония под руку и повёл с собой во дворец… Два придворных философа его, Дион и Евфрат, убеждавшие Веспасиана восстановить в Риме древнее народоправство, — философам, занятым высшими интересами, свойственно иногда ошибаться в делах земных, — хмурились: они видели, что им явился соперник и что император относится к нему весьма милостиво.

И под восторженные крики народа все скрылись среди колонн белого дворца…

Береника тревожилась: что же не возвращается Тит? Но радостный день не заставил ждать себя. И когда она с террасы увидала его во всем блеске его нового высокого сана, в пурпурной трабее, с ликторами впереди, и те силы, которые вёл он теперь через Пелузий из Египта, она почувствовала, что она уже у подножия Палатина. За Титом грозной лавиной шли легионы: 5-й Македонский, 10-й Морской, 12-й Молниеносный и 15-й Аполлонов, вспомогательные войска союзников и много арабов, которые жгуче ненавидели иудеев и пришли грабить их. При главнокомандующем были Агриппа, Тиверий Александр и Иосиф. Иосиф только что в четвёртый раз женился в Александрии: рассудительная Сарра бросила его… Душу Береники защемило мыслью, что это — конец Иудеи, но выбора уже не было. Из Иерусалима приходили вести с каждым днём все страшнее и страшнее…

Иудофильская партия из окружения Тита — настойчивее всех был в ней Иосиф — неотвязно шептала в уши главнокомандующему, что с Иерусалимом надо быть как можно милостивее, ибо это обеспечит ему поддержку всего иудейства в мире. Но проримская партия настаивала, наоборот, на самых суровых мерах: все судьбы мира решаются теперь в Риме, и завязнуть у стен какого-то провинциального городишки, столицы рабов, было бы теперь просто преступно. Тит в душе склонялся к своим, но понимал и серьёзность доводов первых, а решение его было не предрешать событий, а осторожно следовать за ними.

И вот из Цезареи к Иерусалиму двинулись грозные силы…

Старый Сион превратился тем временем в страшный Содом. Население города разделилось на три лагеря. Иоханам из Гишалы — у него было девять тысяч воинов — свирепствовал в нижнем городе, Элеазар бен-Симон, главарь зелотов, удерживал осквернённый храм и Симон бен-Гиера — у него было около десяти тысяч — безобразил в верхнем городе. Все грабили одинаково, как город, так и идущих в него, несмотря ни на что, паломников. Часто богомольцы погибали в храме во время молитвы от баллист и катапульт Иоханана. Город не раз загорался, и в огне погибли огромные запасы зёрна. Наступил голод и вместе с голодом нарастало и озлобление бившихся между собою иудеев, «точно они бешеную ярость сосали из трупов под их ногами»…

И вот к стенам подошла восьмидесятитысячная армия Тита, и «столица мира» была замкнута в железное кольцо… Наступил месяц Пасхи, нисан. Зелоты открыли храм для паломников. Иоханан под видом богомольцев направил туда своих головорезов. Войдя в храм, они сбросили вдруг свои плащи, и началась резня. Партия Элеазара была уничтожена. В стенах остались теперь только две партии. Много повстанцев уже корчилось и вопило на крестах вокруг стен…

Тит с Тиверием Александром ездили среди зловонного леса крестов вокруг города, отыскивая уязвимое место. Но сделать было, по-видимому, ничего нельзя. Были выдвинуты вперёд баллисты, и через стены полетели огромные камни.

— Летит! — пометив белый камень на полёте, кричали дозорные со стен и башен.

И сейчас же за их криком раздавался сокрушительный удар, а иногда и вопли…