Сергей Чечнёв - Слуга великого князя

«Хватит! Не стану отсиживаться!, – скомандовал он себе. – Вот сейчас пойду и скажу ему, что он хуже татарина – христианскую душу гонит из райского приюта. Пусть вспомнит святителя Сергия. Тот, говорят, принимал всех, всем у него место находилось, а я, видите ли, Богу не нужен?!»

Никита резким движением привстал и, оперевшись рукой о ступеньку каменной лестницы, распрямился. Посмотрел наверх. На мгновение прислушался. Тихо. Никита забрался на лестницу и, вздрагивая от холода, начал почти на четвереньках, опираясь то и дело на руки, подниматься по ступеням.

Добравшись до потайной двери в полу, он примостился под нее плечом, чуть приподнял тяжелую железную створку, просунул голову и, придерживая створку рукой, откинул ее назад. Створка отворилась мягко, даже не скрипнула.

Потайная дверь выходила рядом с алтарем, почти на солею, слева от амвона. Отсюда было трудно разглядеть остальную церковь, поскольку амвон образовывал как бы отдельную клеть – слева и справа от прохода в неф были устроены раки с мощами святителей Сергия и Зиновия, каждая под пышной сенью с колоннами. Ухватившись руками за края узкого отверстия, Никита поднялся еще на несколько ступеней, пока не вылез по пояс. От алтаря пахнуло теплой волной от десятков горящих свечей и лампад. После подклетной темени полумрак амвона показался Никите ярким светом.

Быстро оглядевшись, Никита, однако, к своему удивлению обнаружил, что у алтаря никого не было. Как же так? Этого не может быть. Он же слышал голоса. И стук. Неужели, почудилось? Или это засада? Вот вылезет он сейчас, станет выходить, а с той стороны за проходом отец игумен с монахами спрятались – хвать! и повязали ослушника… Никита почувствовал, как снова заколотилось его сердце. На мгновение он замер, встретившись глазами с иконой Спасителя на Царских Вратах. Да нет же, все решено. Схватят, не схватят – теперь это уже не важно.

Никита выбрался наружу и тихонько притворил потайную дверь. Снова прислушался. И в эту секунду легкий холодок пробежал в его груди. Он снова услышал голоса, вернее, один голос, очень близко, за проходом с амвона, с той стороны, где устроена была рака святителя Сергия. Голос тихий, но твердый, даже властный: «Что решил, государь?»

13 февраля 1446 г.

Обитель Св. Троицы близ Радонежа

Никита напрягся и затаил дыхание, но ответа не последовало. Стараясь ступать как можно тише, Никита подкрался к проходу и с замирающим сердцем высунул голову наружу. В тот же миг он отпрянул назад и отскочил в сторону, прижавшись спиной к раке святителя Зиновия, стараясь укрыться под ее сенью. Заметили! Точно заметили! Надо же быть таким дураком! В то короткое мгновение, что глаза его выхватили церковный неф, он успел разглядеть в ярком свете толстых свечей двух человек, стоявших прямо за проходом на противоположной стороне, против раки святителя Сергия. Один – в монашеской рясе и клобуке – стоял к нему спиной, чуть загораживая другого, стоявшего лицом. На том другом Никита успел разглядеть богатую шубу и шапку с высокой тульей. Боярин?

Мысли у Никиты путались. Он уже ничего не понимал и ждал, прижавшись спиной к стене у раки, когда наверняка заметившие его боярин с монахом явятся на амвон. Прошло мгновение, другое. Никто не появлялся. «Не может быть, чтобы не заметили,» – пронеслось в голове у Никиты, но как-то спокойно, рассудительно. Точно. Не заметили. И молчат. Что же они замолчали?

Тут Никита вспомнил, как монах обратился к боярину: «Государь!» Наверняка это сказал монах, не боярин же станет так называть монаха. Чудно! Какой он ему государь… В эту секунду Никита похолодел от ударившей словно молния догадки: Государь! Неужели, сам великий князь?! Василий?!

Забыв осторожность, Никита бочком подошел к краю прохода и начал медленно высовывать голову, чтобы еще раз разглядеть таинственных собеседников. Вот из-за проема снова показались их очертания. Еще чуть-чуть, так, чтобы получше было видно… Монах снова заговорил. В тот же миг Никита машинально отпрянул к спасительной стене и замер. «Послушайся совета, государь, – услышал Никита голос монаха, – не отворяй. Недоброе у князя Ивана на уме. Погубит он тебя.»

Не в силах побороть любопытство, Никита снова повернулся в сторону говорящих и высунул голову ровно настолько, чтобы, как ему казалось, с одной стороны оставаться незамеченным, а с другой – видеть все происходящее. Довольный тем, что ему удалось не привлечь к себе внимание, он жадными глазами принялся разглядывать того, кого еще мгновение назад окрестил для себя боярином. Шуба соболья, широко распахнута. Под шубой кафтан с золотым шитьем, пояс с пряжкой не меньше чем в пуд золота. На ногах бобряные сапоги. На голове шапка с собольей же оторочкой, с высоченной тульей цвета – темновато, чтобы разобрать, но кажется – пурпурного. По всему выходило – и вправду князь. Рассмотреть бы лицо. Никита великого князя Василия видел на Москве. Последний раз – совсем недавно, когда тот из татарского плена вернулся. Устроили на Москве гуляния, медведя травили в Зарядье, а потом княжьи отроки мерялись силой в кулачном бою. Вот там-то он князя Василия близко и разглядел. Пришел Великий посмотреть, как его люди против шемякиных устоят. А с ним бояр, князей… Сам-то Шемяка тогда в Угличе отсиживался, сбежал со страху. Похозяйничал на Москве, пока Великого не было, да видно – не судьба, видно, сам Господь князю Василию помогает… Тогда еще Авдей, боярина Семена старший сын, многих из князей Никите по именам назвал…

От сквозняка пламя свечей потянуло в сторону, и в ярком отблеске лицо монахова собеседника высветилось отчетливо. Никита вздрогнул. Эти впалые щеки, вытянутые книзу скулы, эту короткую, в плотных словно овечья шерсть завитках бородку, эти большие чуть навыкате глаза ни с кем нельзя было спутать. Перед ним стоял Великий князь Владимирский и Московский Василий Васильевич!

Никита чуть было не присвистнул от неожиданного открытия. «А ведь верно, – завертелось в голове, – позавчера боярин Семен какому-то гостю на дворе втолковывал, что, мол, Великий собрался к Троице на богомолье, а татар своих распустил, что, мол, нельзя ему одному. Так вот, значит, в чем дело.»

Продолжая следить за великим князем, Никита вдруг заметил, что князь Василий как-то странно, рассеянно смотрит мимо собеседника, куда-то через плечо, невидящими глазами. И что-то в этих глазах насторожило Никиту. Какая-то смутная тревога, какая-то боль, которая засела глубоко и причиняла князю великие страдания.

В следующее мгновение великий князь медленно перевел взор на собеседника, заговорил, как показалось Никите, невпопад, так много времени прошло между вопросом монаха и княжьим ответом: «Нет, отче, нечего мне страшиться. Мы с братьями в крестном целовании. Не могут они на меня руки поднять.» Но сказал он это так безвольно, так обреченно, словно пытался убедить этими словами не монаха, а самого себя.