Кирстен Сивер - Сага о Гудрид

Лейв всегда был немногословным, а после смерти воспитателя он и вовсе замкнулся. Гудрид думала, что теперь она поняла преданную натуру Лейва и неудивительно, что он до сих пор тоскует по своей умершей жене. Торвальд повел бы себя иначе. Он до сих пор так и не присмотрел себе невесту. Не бегал он и за служанками, как, впрочем, и остальные его братья. Торкатла считала, что сыновья Эрика хотели только одного наследника в роду. Хватит с них одной Фрейдис.

А у Фрейдис тем временем родился мертвый ребенок. Это случилось перед Рождеством. Фрейдис немедленно разнесла слухи о том, что Гудрид навела на нее порчу во время последнего пира у Эрика. Гудрид узнала об этом только через несколько недель, после того как умер Тюркир. Тогда Торбьёрн и трое сыновей Эрика уехали из дому на четверо суток. Они отправились в Гардар, чтобы сказать Торварду, что если он не заставит свою жену попридержать язык, они на следующем тинге подадут на них жалобу о бесчестии. Тот в страхе пообещал им выполнить их требования, но Гудрид все равно была разгневана, узнав об этой истории. Наконец она взяла себя в руки и пошла к отцу.

После ее возмущенных восклицаний Торбьёрн долго сидел, не произнося ни слова, и девушка уже начала раскаиваться в том, что дала волю злости. Наконец отец сказал:

– Гудрид, когда кто-то плохо отзывается о других, ты должна задуматься, какая человеку от этого польза. Фрейдис наверняка думает, что если она помешает своим братьям жениться и иметь детей, то Братталид достанется ей одной. Как оказалось, эта женщина не преувеличивала, говоря, что ты приглянулась Торстейну. Он сам сказал мне об этом, когда мы возвращались из Гардара, и к осени он собирается посвататься к тебе. А до тех пор все будет так, как велел Эрик.

– Да, отец, – Гудрид склонила голову. Новые вести поразили ее. – Значит ли это, что я буду жить в Западном Поселении? Далеко от тебя?

– По крайней мере, об этом думал Эрик, когда отдавал часть Песчаного Мыса во владение Торстейну. Но с Божией помощью мы будем видеться. – Отец перекрестился и вновь взялся за олений рог, из которого он вырезал стрелы. – У меня еще много дел.

Гудрид почувствовала себя спокойнее после разговора с отцом, но с тех пор она с большой неохотой давала просящим свои мази и снадобья. Худо, когда люди не видят разницы между колдовством и целительством, и ей вовсе не хотелось, чтобы о ней ходили дурные слухи. Девушка была поражена, когда однажды после весеннего равноденствия к ним в Братталид пришел молодой мужчина и попросил Гудрид исцелить его больную жену и двух маленьких детей при помощи ее чар. Его звали Валь, и он был вольноотпущенником, и пришел он на лыжах из маленького хутора возле глетчера.

– Твоя семья страдает от болезни или от голода? – строго спросила Тьодхильд. – На исходе зимы даже в больших хуторах кончаются запасы еды.

Валь взглянул вниз, на свои плохо сшитые штаны из тюленьей кожи, и сказал на ломаном языке:

– У нас есть еда. Я охочусь на птиц, лисиц и зайцев, ловлю рыбу. Но все равно не хватает.

Гудрид быстро переглянулась с Тьодхильд и спросила:

– У вас есть мох? Морская трава?

– Мы живем не так близко от моря. В прошлую весну мы с Николеттой стали свободными, и тогда она сказала, что никогда больше не будет питаться, как животное. Мы собираем мох только для двух коз, которых наш хозяин оставил нам перед смертью.

– Какая глупость! – тихо сказала Тьодхильд Гудрид. А Валю она ответила: – Здесь не занимаются колдовством. Гудрид просто знает разные травы и умеет лечить ими. Пусть они сама скажет, поедет ли она с тобой или нет. И если она сочтет нужным, она может принять твою семью у нас в Братталиде. Но тогда вам придется есть то же, что и мы. Сколько лет твоим детям?

– Один еще младенец, а второму – две зимы.

Гудрид встретила вопросительный взгляд Тьодхильд и медленно кивнула головой. Да, она поедет. Тьодхильд не только дала на это свое согласие, но и развеяла слухи о том, будто Гудрид вызывает неведомые силы, научившись этому у Халльдис. Ее смущало только то, что Торбьёрна не было дома: он охотился вместе с сыновьями Эрика. Возможно, он не одобрил бы ее, как и тогда, когда Торбьёрг-прорицательница просила ее петь заклинания на Херьольвовом Мысе.

– Оденься потеплее, Гудрид. И не торопись переправиться через фьорд кратчайшим путем. Хальти-Альдис рассказывала только что о мальчике, который вчера провалился в полынью.

Гудрид рассеянно слушала все наставления. Сердце ее колотилось в груди от возбуждения и напряжения. Ведь она впервые сядет на лошадь с тех пор, как покинула Исландию! Она пошла к Стейну и попросила его найти ее седло. Когда же она объяснила, зачем оно ей понадобилось, он внимательно посмотреть на нее и ответил:

– Я дам тебе седло Халльвейг. Но ты не представляешь себе, что за поездка тебе предстоит! Я сам поеду с тобой, иначе я не осмелюсь посмотреть в тлаза твоему отцу, когда тот вернется домой. Халльдор поможет с лошадьми, а тебе надо попросить Арни Кузнеца, чтобы он подковал их, иначе они не смогут взбираться на склон. Лошади и так обессилели за эту зиму.

Арни сердито уставился на нее, оторвавшись от дел, как только Гудрид поведала ему о предстоящей поездке.

– Да ты просто ума лишилась… Пошли вместо себя рабов отца.

– Я должна увидеть все своими глазами. Не бойся за меня: мы тихо поедем вдоль берега, потому что Тьодхильд предупредила нас о мальчике, который провалился вчера в полынью.

– Вот как, уже полыньи появились? – Арни Кузнец посмотрел долгим взглядом на девушку. – Значит, весна уже на пороге, и ты скоро уедешь на Бревенный Мыс… – Он взял ее за руку и на мгновение задержал в своей, загрубевшей от работы. – Будь осторожна, Гудрид. Прощай!

Обыденные слова внезапно зазвенели в воздухе. Гудрид наклонилась к нему и сказала с улыбкой:

– Прощай, Арни, и спасибо за помощь. Мы увидимся завтра.

Подгоняемый страхом и набравшись сил после сытной еды в Братталиде, Валь бежал так быстро, что лошади едва поспевали за ним. Это была худшая в жизни Гудрид поездка. Она все еще отказывалась верить, что в этой снежной пустыне могли жить люди; и все же Гудрид со своими служниками кое-как пробиралась через гряду изо льда и огромных валунов, боязливо поглядывая в расселину, где стояли три неказистые хижины, покрытые дерном. Из одной слышалось жалобное блеяние. А когда Валь распахнул дверь в другой дом, оттуда, из промозглой тьмы, до них донесся жалобный плач ребенка.

Очаг был холодный, и Халльдор пошел нарубить ивовые ветки, а Валь тем временем зажег крохотную жировую лампу и поднес ее к единственной в доме кровати, на которой лежала молодая черноволосая женщина. Кожа у нее была нездорового землистого цвета, и так же плохо выглядели оба ребенка, лежащие рядом с ней. Женщина попыталась улыбнуться вошедшим, но лицо ее лишь исказилось беспомощной гримасой.