Кирстен Сивер - Сага о Гудрид

– Ты имеешь в виду Ислейва… Кто рассказал тебе о нем – Бьярни или Снорри?

– Оба… И оба они сказали, что у меня верная жена… – слегка улыбнулся он. – Так кто же убил Ислейва – ты или Эмма?

– Мы обе, – ответила Гудрид. В ней внезапно поднялась волна радости, потому что Карлсефни сам признался, что чувствует раскаяние, не взяв ее с собой. – Я вонзила в него нож немного погодя, а Эмма успела прежде, чем он напал на меня и Снорри. Я хочу, чтобы ты освободил Эмму… Тогда ее не посмеют тронуть, если она будет вольнотпущенницей…

– Я согласен с тобой, Гудрид. Мне только неясно, почему ты дожидалась меня, чтобы спросить об этом. Я ведь перед отъездом заявил в присутствии свидетелей, что ты вместе со Снорри сыном Торбранда имеешь полное право распоряжаться всем от моего имени, пока меня нет дома!

– Это так, – сердито проговорила Гудрид. – Но я думала, что если я не буду принимать самостоятельных решений, будто вдова, то я и не овдовею.

На этот раз улыбнулся Карлсефни, показав в сторону Снорри, который лежал себе в люльке и сосал кусочек вяленой рыбы.

– Нет, вдовой ты не останешься, Гудрид! Я позабочусь о том, чтобы люлька у нас в доме никогда не пустовала!

Когда после ужина женщины убрали со стола, шум стих. Карлсефни, в праздничном наряде, с золотыми украшениями, с расчесанными волосами и бородой, поднялся с почетного сиденья и начал свой рассказ.

– Перед тем, как сесть за стол, я поблагодарил Тора и Белого Христа за ниспосланную нам удачу. И прежде чем я расскажу о том, что было с нами в пути, я хочу поблагодарить еще и своих людей за добрую службу. А кроме того, спасибо Бьярни сыну Гримольва и всем остальным, кто оставался стеречь наш двор. В присутствии свидетелей я заявляю, что за свою верную службу у Гудрид Эмма получает свободу. – Он поднял руку, призывая к тишине, и продолжал: – Она оставит себе имя Эмма, а Плосконосый, которого я тоже освободил сегодня вечером, заявил мне, что хочет оставить себе свое настоящее имя – Пекка. При этом он, правда, прибавил, что люди могут называть его и по-прежнему, Плосконосый, потому что надо иметь прозвище. Да к тому же нос его остается все таким же плоским, как и прежде!

Когда смех вокруг умолк, Карлсефни продолжал:

– От имени всех гостей я благодарю Гудрид и других женщин за угощение. – На мгновение он задержал взгляд на Гудрид, а потом голос его сделался сухим и деловитым. – Из-за густого тумана нам было трудно продвигаться на запад, вдоль материка, и мы взяли южнее, чтобы попытаться отыскать могилу Торвальда сына Эрика. Небо прояснилось как раз тогда, когда мы добрались до большого острова в устье широкого фьорда. Асгрим вспомнил, что Лейв в свое время исследовал южный берег этого фьорда: легко было узнать эти места по длинному мысу, тянувшемуся слева от нас. Во фьорде мы увидели множество рыбы, тюленей и морских птиц. Течение было сильное, почти как в проливе, и прилив и отлив очень разнились между собой.

– Фьорд тот был таким длинным, что мы никак не могли проплыть его до конца, да и Лейву это тоже не удалось, – сказал Асгрим. – Земли там богатые – вы видите, сколько мы привезли с собой древесины и шкур. Мы изучили южный берег фьорда, а по пути назад – его северный берег. Течение там такое стремительное, что понадобилось немало времени, чтобы добраться до дома. Чем дальше на юг мы продвигались, тем плодороднее становились пастбища и земли, но все-таки самые тучные земли – именно здесь. Бьярни собирается исследовать наш собственный остров на востоке и юге – он рассчитывает поискать пригодные луга и пастбища, которые находились бы поближе к Гренландии. И мы надеемся, что до прихода зимы мы уже определимся, где нам расчистить земли на следующее лето.

– А что с виноградом? – спросил один из двух гренландцев Бьярни.

– Виноград еще не созрел, да и черника пока не поспела, – сказал Карлсефни. – Да мы особенно и не искали его: о винограде можно будет подумать позже, когда большинство наших людей устроится получше и обживет эти места.

– Если мы находили виноград раньше, то непременно наберем его и теперь, – добродушно сказал гренландец. – А как скрелинги, еще не приспело их время сложить оружие?

Карлсефни помрачнел.

– Похоже, мы вторглись в их земли, во внутренней части фьорда, – там в море впадает большая река. Несколько дней мы жили на берегу, в палатках, чтобы передохнуть и наловить рыбы. Однажды утром мы проснулись и увидели, что к берегу плывет множество кожаных лодок; в них стоят скрелинги и гремят трещотками: их шум-то нас и разбудил. Мы повернули белой стороной наши щиты и вышли им навстречу. Они сразу же поняли, что мы не собираемся сражаться с ними, и поплыли своей дорогой. А нам пришла пора возвращаться домой и рассказать вам, что мы видели. Теперь очередь Бьярни плыть в новые земли.

– Эта новая страна действительно такая большая, как говорил Лейв? – спросила Гудрид, когда наконец Карлсефни улегся, а Снорри уснул в своей люльке.

Карлсефни довольно усмехнулся, откинувшись на подушки.

– Да… Какая удобная у нас кровать! Да еще и жена под боком, – он прижал Гудрид к себе, зарывшись лицом в ее длинные волосы. – Страна действительно большая, и в ней есть пригодные и непригодные для возделывания земли. А потому нам не следует торопиться туда.

– А как же скрелинги?

– Нам надо выждать и посмотреть, что будет дальше. А теперь я хочу подумать о другом.

Едва Гудрид уснула, как захныкал Снорри. Она встала с постели и взяла мокрого малыша из люльки. Дав мальчику грудь, она снова легла под овчину. Карлсефни занял больше половины постели, и лежать с ребенком на руках было трудновато. Снорри еще помнил, как хорошо и просторно было в постели, пока отсутствовал отец, и расхныкался еще больше. Карлсефни сонно заворчал, а Гудрид попыталась успокоить разошедшегося малыша, но это не помогало.

– Положи его в люльку, Гудрид! – сказал Карлсефни. – Нам нужно выспаться.

– Но он голодный!

– Тогда почему же он не сосет?

– Сам спроси у него! – пробормотала Гудрид. Люди, спящие в соседних кроватях, закашляли и заворочались, и она поняла, что многие из них проснулись и слышали ее слова.

– А что ты делаешь, когда он кричит днем? – вздохнул Карлсефни.

– Он почти никогда не кричит. Если сыт и его укачали.

– Мне показалось, что он был не голоден, когда мы легли. Положи его в люльку, я покачаю – отсюда мне легче дотянуться до нее.

Возражать было бесполезно. Гудрид снова перелезла через Карлсефни и положила плачущего сына в люльку, завернув в чистую сухую пеленку и хорошенько укрыв одеяльцем. Только бы он не понял, что она изменила ему: нельзя же слушаться одновременно и ребенка, и мужа!

Натянув на себя одеяло, она прислушалась к мерному поскрипыванию люльки: оно напомнило ей сердитый крик чайки, упустившей мидию. Засыпая, Гудрид думала, почему не зовут свидетелей, когда хозяин, вернувшись домой, вновь забирает права у хозяйки.