Николай Омелин - Разбойничья Слуда. Книга 4. Рассвет

Они уже неделю колесили по району и к середине декабря добрались до Ачема. Если бы маршрут не предусматривал поездку туда, то Конюхов вряд ли бы поехал и отправил вместо себя кого-нибудь из своих помощников. Потому как с недавних пор Григорий только и думал о том, чтобы при малейшей возможности навестить земляков. Вернее не их самих, а то место, где был найден нож Серьги. Ему почему-то казалось, что именно в этом году, когда ему исполнилось сорок пять, удача не обойдет его стороной. С недавних пор под ней он подразумевал только одно – золото Серьги.

Он прекрасно помнил кучу слитков, которые осенью двадцать пятого Павел Гавзов поднял со дна Вандышевского озера. То, что Серьга нашел именно то золото, у него сомнений не было. Откуда тут другому взяться? Да и Варвара говорила, что золота было несколько пудов. А много это – не пятак. Много часто не бывает. И тогда и сейчас он пытался понять, в чем именно вез Серьга золото. Не россыпью же. Потому как искать нужно, прежде всего, то, в чем и лежали слитки. Да и к Варваре наведаться не помешает. Вдруг удастся еще что-то узнать. Ну и сыновей Ивана Ларионова порасспросить обязательно нужно. С такими мыслями он и подъехал к деревне. Было у него желание остановиться в месте, где был найден нож, но в присутствии попутчиков не стал, отложив все на потом.

Районные начальники перед самой деревней приотстали и Конюхов, решив их дождаться, потянул Зорьку за вожжи. Лошадь, сделав несколько шагов, остановилась у крайнего дома. Григорий вылез из саней и по расчищенной тропинке стал спускаться к реке, на ходу разминая затекшие ноги. Слушая, как поскрипывает под валенками снег, Конюхов отвлекся от своих размышлений и подошел к самому берегу. Нижняя Тойга, сглаженная ледовыми заберегами, еще не замерзла, и Григорий с удовольствием стал рассматривать ее величавые свинцовые переливы.

Глядя в темную воду, он с сожалением подумал, что так и не выбрался сейгот на рыбалку и не поел ароматной ухи из местного хариска. Конюхов наслаждением потянул носом морозный воздух, так явственно напомнивший ему сейчас запах свежескошенной травы. Он попытался припомнить, когда последний раз был с горбушей 30 30 Коса для косьбы травы (местное) на пожне, но не смог.

– Что-то зачастил к нам, Григорий Пантелеевич, – раздался позади него знакомый голос.

Обернувшись, он увидел невесть откуда взявшуюся Варвару Чупрову.

– Заикой когда-нибудь меня сделаешь, Варвара.

– Ничего страшного. Серьга мой вон как заикался. А может заикам везет? – недвусмысленно спросила Чупрова.

– Ага. Великое счастье зверем растерзанным-то быть.

– А ты, Григорий, все на худое думаешь. Не меняешься.

– Меняются, когда поперек кровати лежат.

– То верно, то верно, – протянула Варвара.

Со стороны дороги послышались голоса районных начальников, и Конюхов поспешил свернуть разговор.

– Я зайду к тебе завтра, – на ходу бросил он и направился к своей подводе.

Ее ответ он не расслышал. Да, собственно говоря, не очень в ту минут и хотел. Устроившись в санях поудобнее, Григорий вытащил из-под сена новенькие сапоги и быстро переобулся. Не успел он полюбоваться новой обувкой, как сзади подъехала вторая подвода. Махнув начальникам рукой, Конюхов понюжнул Зорьку, слегка стегнув ее вожжами.

В прошлый раз в Ачеме Конюхов пробыл недолго. Вместе с Омановым на следующий день съездили к тому месту, где был найден нож, но ничего, что заинтересовало бы его, он не обнаружил. Снегу в тех местах намело уже больше четверти, а распахивать его ногами он, конечно же, не стал. Весна все равно придет – тогда и поиски легче будут. А до того решил еще что-нибудь узнать от Варвары. С такими мыслями Григорий вскоре и уехал домой в Верхнюю Тойму.

На следующий день Шейкман с Красиковым, в сопровождении недавно избранного председателя сельского совета Петра Зубкова, отправились на лесосеку. Основные работы в колхозе к началу зимы закончились, и большая часть мужского населения колхоза трудилась на заготовке леса. Собирать людей в деревне не стали. Решили, что на рабочих местах все сделают намного быстрее. Да и явка в таком случае почти стопроцентная. Конюхов же, сославшись на служебные дела, с ними не поехал, а запряг Зорьку и направился к Коромыслу.

На развилке летней и зимней дорог он остановил кобылу и пошел по зимнику пешком. Зорька какое-то время постояла, уткнувшись мордой в снег, а потом медленно побрела следом за возницей. Григорий шел не спеша, внимательно вглядываясь в присыпанную снегом землю. Неожиданно шедшая позади лошадь громко фыркнула. Конюхов обернулся. Зорька остановилась и, вытаращив глаза, прижала уши. «Волки что ли? – подумал Григорий и расстегнул кобуру».

Не заметив впереди ничего подозрительного, подошел к кобыле и потрепал по холке.

– Ладно, стой тут. Схожу, посмотрю, – спокойно проговорил Конюхов, пытаясь успокоить взволнованную Зорьку.

Достав из кармана коробку с патронами, он проверил ее содержимое и сунул обратно. Затем свернул в лес и, аккуратно ступая на заснеженную землю, медленно пошел вдоль дороги. Не дойдя с десяток метров до места, где был найден нож Серьги, Григорий остановился. На первый взгляд в лесу было все спокойно. Ветра и того не было. Понимая, что лошадь без причины вести себя так не будет, он внимательно вглядывался в лесные заросли. От пришедшей на ум догадки, сердце учащенно забилось. Он только сейчас вспомнил, что под наклоненной к дороге многолетней елью была устроена медвежья берлога. Тогда она пустовала. Оманов показывал ее, но в памяти у него отчего-то сей факт не отложился. И вот сейчас, стоя в нескольких метрах от нее, Григорий понял причину беспокойства лошади.

Он вынул из кобуры наган и взвел курок. Осмотревшись, подошел к трем осинам, стоявшим рядом с входом в берлогу. Деревья росли на расстоянии полметра друг от друга и вполне подходили для укрытия. Расположившись между ними, Григорий прицелился во входное отверстие и выстрелил. То, что пуля от трехлинейного патрона попала в цель, он понял сразу. Раненый зверь глухо рявкнул и стал вылезать наружу. Когда в берлоге остались лишь задние лапы, Конюхов выстрелил еще и еще. Медведь на мгновенье замер, словно уперся в стену. Затем взревел и, разгребая перед собой снег вперемешку со мхом, выскочил из берлоги. Он попытался подняться на задние лапы, и как только это ему удалось, Григорий выстрелил снова. Зверь пошатнулся и оскалился. Из рычащей пасти на снег брызнули капли крови. Медведь сделал несколько шагов в направлении охотника и, не дойдя пару метров, упал. Он сделал попытку поднять голову, но та, едва оторвавшись от земли, тут же рухнула в снег, и зверь затих.

«Вот же незадача, – глядя на него, с сожалением подумал Конюхов. – Теперь за патроны объяснительную писать придется». Он вышел из укрытия, подошел к туше и ткнул его сапогом. «Надо сказать Оманову, Чтобы медведя забрал, – вспомнил Григорий Гаврилу и подивился превратностям судьбы. – Пошел за медведем он, а зверя добыл я». Конюхов обогнул медведя и подошел к берлоге. Рядом с отверстием вся земля была сильно разрыта. Мох вперемешку со снегом и лесным мусором были раскиданы по сторонам раненым зверем. Григорий заметил небольшое полено, наклонился и поднял. Он подержал его в руке и уже хотел отбросить в сторону, но отчего-то передумал. Проведя ладонью по одной из сторон, Конюхов тщательно ощупал все его неровности. Необычная деревяшка заинтересовала его, и Конюхов внимательно осмотрел ее. Аккуратные прямоугольные ложбинки были сделаны явно человеком. Но для чего? Их очертания были ему явно знакомы, но на что они похожи, сообразить никак не мог.