Николай Омелин - Разбойничья Слуда. Книга 4. Рассвет

Конюхов с трудом нащупал за пазухой часы, в который раз сожалея, что до сих пор не обзавелся наручными. Долго высвобождал их из глубоко кармана. Наконец, достал, откинул крышку и поднес циферблат поближе к глазам. В последнее время зрение заметно ослабло. Анисья все чаще стала просить его обратиться к доктору, но Григорий связывал это с накопившейся усталостью и слушать жену не желал. Стрелки раскинулись на циферблате, показывая начало одиннадцатого. До деревни оставалось часа три езды.

Он достал из мешка краху хлеба и подошел к Зорьке. Отломив небольшой кусок, сунул его себе в рот, а оставшийся ломоть протянул лошади. Та оторвалась от сена, подняла голову и осторожно губами смахнула хлеб с его ладони. Конюхов похлопал кобылу по морде и пошел по дороге. Зорька, чуть замешкавшись, тронулась следом. Григорий немного прошелся по припорошенной снегом дороге и запрыгнул в телегу. Спустя два часа повозка добралась до местечка с необычным названьем «Коромысло».

Здесь, километрах в пяти от Ачема, дорога с обеих сторон упиралась в небольшое болото, раздваивалась и соединялась между собой сразу за ним. Место в округе было известное, потому как в соседнюю деревню Бакино ездили часто и только тут. Да и в районный центр попасть можно было только по ней. С высоты местечко напоминало охотничий лук. Напрямую через болото, словно по тетиве, ездили зимой, когда земля замерзала. Опушкой же леса, где был проложен объезд и прозванный в народе «коромыслом», пользовались в летнее время. Было когда-то желание у ачемян сделать дорогу через болотину круглогодичной, но пришедшая на смену прежнему режиму Советская Власть изменила их планы. И с тех пор недостроенная, частично заросшая гать, лишь обозначала направление короткого пути. Теперь, видневшаяся из-подо мха, узкая полоска бревен больше напоминала брошенную рядом с тетивой стрелу, чем некогда обустроенный участок дороги.

Намереваясь отвернуть от болота, Зорька вдруг остановилась, напряглась и беспокойно повела ушами. Выпучив глаза, кобыла задрала верхнюю губу, обнажая крупные желтые зубы, и громко заржала. Конюхов насторожился и потянулся к лежащей рядом кобуре с дежурным наганом. Совсем рядом раздался глухой собачий лай и на дорогу выскочил огромный рыжий пес. Лошадь, завидев его, успокоилась, словно обрадовалась такой встрече. Все-таки встретить лесного зверя менее приятное событие, чем пусть и злую, но деревенскую собаку. Она негромко фыркнула, потрясла гривой и не спеша двинулась навстречу псу.

– Рыжий, рыжий! – послышался из леса визгливый мужской голос.

«Гаврила, что ли? – удивился Григорий. – Ну, надо же! Сам встречает меня. Я к нему, а он навстречу». Пока он соображал, что делать, лошадь снова остановилась. В просвете между деревьев и в самом деле показалась фигура Оманова. Увидев подводу, он шагнул к ней, прикрываясь рукой от выглянувшего из-за леса яркого солнца. Когда до лошади осталось десятка два шагов, он разглядел сидевшего в телеге мужчину. «Гришка пожаловал. Не по мою ли душу? Как не ко времени, как не ко времени, – забеспокоился Оманов».

– Здоров, Григорий Пантелеевич! – бодро проговорил он, никак не проявляя свое волнение. – А я, думаю, на кого это мой кобель осерчал. Уж не медведь ли? С чем в наши края и надолго ли? – подойдя ближе, Гаврила закинул за спину ружье и слегка поклонился Конюхову.

– Здоров, здоров, – негромко ответил тот, в свою очередь, никак не выдав легкую растерянность. – Угодья твои, кабыть, в других местах?

Подошедший Гаврила выпростал из рукавицы руку, собираясь поздороваться. Но по виду Конюхова, понял, что вряд ли тот сделает тоже самое и, чуть замявшись, сунул ее за пазуху.

– Не взял вот с собой, – с досадой произнес Оманов и вытащил руку назад.

– Чего? – не понял Григорий.

– Билет охотничий дома оставил.

– Будто он у тебя есть, – усмехнулся Конюхов.

– А как? Без него нынче нельзя…

– Ладно, – оборвал его Григорий. – Так чего тут делаешь?

Гаврила потрепал за холку подбежавшего пса и оттолкнул ногой. Облокотившись о край телеги, привычно бросил взгляд на ее содержимое.

– Берлога тут есть. Вековая берлога. Где зимник с коромыслом встречается, – он ткнул в сторону болота рукой. – Тяушка частенько медведя на ней брал. А сейгот мне отдал. Сам-то к Пинеге ушел. Вот и ходил проведать, залег или нет.

– Видать, нет, коли ты тут околачиваешься.

То, что Оманов нервничает, от Григория не укрылось. Хотя и говорит спокойно, а глаза не те. Глаза бегают, не обманут они. «Видать понимает, зачем я приехал. Трезвый сегодня. Пьяный-то – герой. А тут все на охоту разговор сводит, – размышлял Конюхов».

А Гаврилу появление милиционера, да в такой момент, и на самом деле серьезно напугало. «Хорошо хоть свой, ачемский приехал. С ним и поговорить и, может, договориться можно. По крайней мере, раньше так было. Но и сейчас надежда есть. А если бы не он. Если бы чужой приехал, сразу в район увез, – прыгали мысли у него в голове. – Тогда сегодняшняя удача, сегодняшней бы и осталась. Медведь заляжет, поди потом добудь. А, если кто другой…». Пытаясь не спугнуть внезапно свалившееся счастье, он даже нужное слово и в мыслях выговорить не смел. Он, вообще, это слово не помнил, говорил, когда или нет. А то, что оно означает и вовсе не видел. А тут такое и столько!

– Ну, чего молчишь? Или обманываешь? – прервал Конюхов затянувшуюся паузу.

– Так это… Не залег еще. Бродит вокруг, а не ложится. Чего мне врать-то.

– А чего рано собрался за медведем? Почему зимы не дождаться?

Оманов замялся, но, понимая, что правду Конюхов все равно узнает, негромко проговорил:

– А что зима? Декабрь-то уж через неделю, а Катерина… Катерина приболела, у Агафьи. Хворает сейчас. Чурова говорит, что медвежье сало нужно. С легкими, верно, что-то.

– Приболела… У Агафьи сейчас…, – передразнил Григорий. – Руки распускать меньше надо! Ребятишки где?

Оманов растерялся, но внешне никак свое беспокойство постарался не выдать. «Чего это он? Откуда про них знает? Видел что ли? Но как? Давно тут уже? – терялся он в догадках».

– Ну, что язык проглотил? Дети где?

– А ты давно тут? – осторожно спросил Гаврила, уходя от прямого ответа.

– Ты мне вопросы задавать собрался? Ребятишки, спрашиваю, где?

– Дома, наверное, – выдохнул Оманов и сразу весь как-то обмяк.

Конюхов взял кобуру и, кивнув на висевшее за спиной охотника ружье, произнес:

– На телегу ружьишко и не балуй у меня: самые широкие полномочия имею.

Когда тот положил гладкоствольную «берданку» рядом с ним, Григорий взял его и отдернул затвор.