Эмиль Блицау - Мы остались молодыми…

Этот весёлый, приветливый парень в расстегнутой лётной куртке воздушный стрелок, свои, каждый раз смертельно опасные, рискованные полёты за линию фронта и обратно, доставку партизанам боеприпасов, высадку десантников, не считает боевым делом, ему лично самому надо «ухлопать фашистов».

Небо окончательно стемнело. Самолёт набрал высоту свыше четырёх тысяч метров. Земля почти не видна, только изредка медленно уползают назад змейки рек. Монотонный гул двигателей навевает дремоту. Не мешало бы вздремнуть минут двести. Иногда самолёт проваливается в воздушную яму, и мы падаем вниз, неизвестно на сколько метров. Захватывает дух, и спине становится холодно, как на гигантских шагах или на качелях. Боязно, лишь бы он не стукнулся об землю.

Вдруг внутри «Дугласа» всё озаряется красными сполохами. Через иллюминаторы ясно видно, как внизу слева вырастают огромные кратеры вулканов и разливается огненная лава, сначала без звука, как в немом кино, потом самолёт начинает вздрагивать и сквозь шум моторов доносятся взрывы.

– Наши бомбят станцию Брянск, горят цистерны с горючим. Под шумок – бомбёжку – незаметно проскочим линию фронта, – кричит мне в ухо подсевший к нам инструктор.

Летим на большой высоте в стороне от зенитного огня. Фашистские эрликоны – зенитки – бьют по нашим бомбардировщикам, но как-то выше и неорганизованно. Линия фронта и горящие эшелоны остаются позади.

Вскоре наступает сплошная темнота, внизу чёрная оккупированная земля. Не видно ни одного огонька, А есть ли вообще там в городах и весях живые люди?

– На, погрызи! – стрелок-радист суёт что-то мне в руку, – это кусковой шоколад, нам его дают россыпью, как кусковой сахар, хорошо помогает от высоты и болтанки. Тебя не укачивает? Нет? Это хорошо, а то некоторые ваши здорово страдают, особенно от воздушных ям. Самолёт резко падает, а желудок у них в это время пытается вверх вылезти, навыворот. Недавно один из ваших не выдержал и пытался открыть дверь: «не могу больше, хлопцы, лучше сигану вниз, а там вас пешим догоню!» Все вместе еле удержали его, здоровый медведь, вроде тебя, а простой болтанки не мог вынести.

С таким собеседником не соскучишься, и сон не так одолевает. Сидим, жуём шоколад. В августе сорок второго, когда нас бросили на Кавказ, то из Астрахани в Махачкалу по Каспию шли на старой грузовой посудине водоизмещением не больше тысячи тонн. Поднялся шторм баллов семь. Многие с непривычки полегли, лица сделались зелёными, как плащ-палатки. Моряки по своему радушию и гостеприимству наварили на весь отряд флотского борща и плов с мясом – давно такого не едали, моряков обижать нельзя, они к нам со всей душой. Пришлось с едой управляться тем, кто держался вертикально. Федя Зайцев потом лежал на нарах, наспех сколоченных в трюмном отсеке, и для него непривычно, весело и мечтательно лепетал: «вот благодать наступила… всё плыть и плыть бы по волнам, только иногда зайти на полчасика на камбуз – и снова лечь, и никакой войны…»

Сквозь дремоту и шум слышу, как стрелок-радист продолжает рассказывать:

– Передали, что под Овручем идёт дождь, нулевая видимость. С одной стороны, хорошо: ночные истребители-перехватчики не летают, а с другой – плохо: как твои костры найдём? Бывали случаи, когда приходилось возвращаться назад. Одна надежда на умение и опытность штурмана.

Кто передал, откуда он знает какая погода в районе города Овруч? Там находятся немцы. Откуда у лётчиков такие сведе¬ния? Что у них там в подполье метеостанция или наблюдатели-метеорологи? Тогда об этом я НИчего не знал.

– Вставай, приехали! – слышу голос инструктора, – сейчас на втором заходе прыгаешь! На первом мы сбросили три мешка, хорошо пошли вниз, точно на костры. Командир приходил прощаться, да не добудился до тебя, сказал: «пусть поспит до конца, может ему даже прилечь не удастся в эту ночь». Смотри, вон горят костры, точно красные светофоры! На тучах отблески, дождь перестал – не промокнешь. Молодцы лётчики: летели, как по линейке, костры обнаружил сразу, не рыскали по квадратам леса.

Встряхиваю головой и окончательно просыпаюсь. Громко ре¬вут моторы, дверь самолёта открыта настежь. Через неё виден длинный язык голубого пламени выбиваемого из коллектора патрубков мотора.

– Ракеты были? – спрашиваю инструктора, помня строгий наказ полковника.

– Две трассирующие очереди из пулемёта, вместо ракет, как обговорено. Иначе не сбрасывали бы груз, – еле разбираю ответ из-за рокота рвущегося внутрь самолёта.

«Дуглас» выходит из крутого виража. Видно, как дым от костров поднимается прямо вверх. Это хорошо, значит внизу ветра нет, парашют не будет тащить по земле, высота метров пятьсот, не более. Поляна с кострами проглядывается овальным тёмно-серым пятном. Очень похоже на футбольное поле стадиона с беговыми дорожками. Кругом непроглядная чернота – это сплошной лес. Нет ничего худшего, как зависнуть парашютом на дереве и чувствовать себя беспомощным котёнком, поднятым за шкирку.

Инструктор снова ощупывает лямки и карабины подвесной системы моего парашюта, наверное, для обоюдного успокоения. В самолёте темно, только чуть видно под потолком мигает маленький светильничек. Вдруг замечаю, что у меня на груди что-то болтается. Ощупываю рукой и о, ужас! Выскочило из своего кармана вытяжное кольцо парашюта и часть тросика! Неужели парашютом нельзя пользоваться? Запасного у меня нет, что делать?

Мой десантный парашют ПД-41 квадратной формы, перкалевый, без вытяжного фала для принудительного раскрытия, поэтому надо самому дёргать за это «злополучное» выскочившее вытяжное кольцо после оставления самолёта.

Хватаю инструктора за руку и пальцем показываю на болтающееся на тросике кольцо. Он совершенно спокойно посылает кольцо толчком ладони обратно, и оно ложится на своё место.

– Ничего, – выдыхает он всеобъемлющее русское слово, и ещё добавляет уже совсем радостное, – порядок! Если бы, что опасное, то я бы отдал тебе свой парашют, да и любой член экипажа сделал бы то же самое, не пропадать же вылету!

Он говорит, не задумываясь о том, что запасных парашютов ни у кого нет, а им перелетать линию фронта на рассвете… Смелые и мужественные парни летали на наших самолётах. Выполнение задания – доставка десантника на место – ценилось выше собственной жизни. А выскочившее вытяжное кольцо – это, конечно, не предохранительная чека мины.

Бортовой стрелок и борттехник жмут мне руки, дружески похлопывают по плечам, кричат что-то доброе, улыбчивое. Из-за рокота моторов, несущегося в открытую дверь, почти ничего не слышно, но мы понимаем друг друга, они всей душой стараются поддержать меня. Ещё этим вечером мы ходили по Москве: там налаживается почти мирная жизнь, работают театры и кино, люди читают свежие газеты, назначают свидания… а тут, спустя всего несколько часов, предстоит прыгнуть в неизвестное, но остающимся всегда тяжелее.