Далия Трускиновская - Сыск во время чумы

Стало быть, следовало все-таки, угрожая именем графа Орлова, трясти и тормошить Марфу. Она знала, где могли промелькнуть и бывшие в сундуке драгоценности, и меченые рубли. А будет упираться… Будет упираться – послать за немцем, черной душой! Коли его все Зарядье ненавидит и боится – вряд ли сводня, у которой грехов – как блох на барбоске, при немце станет кобениться.

– Ты, Тучков, не запомнил часом, где живет та сводня? – спросил Архаров.

Левушка задумался.

– А Бог ее знает… Ты что, опять к девкам собрался? – он заулыбался, предчувствуя встречу с любезной Парашкой.

– К девкам, к девкам… Пошли, поищем. Вот черт, надо было Шварца спросить! Он непременно должен знать!

Левушка фыркнул – Шварц меньше всего походил на человека, который шастает по сводням. Архаров понял это фырканье и хотел было возразить: вот ведь наш Бредихин тоже на такого селадона не похож, годы преклонные, рыло оспой изрыто – будто картечью, однако все петербуржские сводни его знают и привечают, он и женившись будет у них лучшим гостем.

Но не возразил, хотя имел в виду иное – что немец при его преклонении перед порядком (Архаров даже знал немецкое слово «орднунг») обязательно помнит все притоны и их хозяев.

Долго бы они околачивались в переулках, пытаясь опознать местность, которую оба видели лишь ночью, но им повезло – навстречу от ворот кинулся человек, размахивавший кистью, вымазанной в красной краске.

– Ваши милости, Николаи Петровичи! – закричал он. – Не извольте к нам жаловать! Хозяйка велела всех гнать в три шеи!

Ошарашенный таким обращением Архаров так и встал пнем.

– Ты, что ль, Никодимка? – спросил Левушка. – Да уберись ты с кистью! Всех перемажешь!

– Ваши милости! – чуть не плача, продолжал Никодимка. – Уходите, Христа ради! Хозяйка сказала – коли кого на двор пущу, пристрелит! А она не врет – у нее пистолет есть!

– Кого пристрелит? – Архаров хотел было, взяв заполошного Никодимку за плечи, хорошенько его встряхнуть, но Левушка первый заметил опасность и повис на приятеле:

– Николаша, не тронь его! Гляди!

Тут лишь Архаров понял, чем занимался Никодимка. Он малевал на воротах огромный красный крест.

– Ну-ка, докладывай! – велел он расстроенному сожителю. – Когда сие случилось?

– Кабы я знал! Утром хозяйка меня к дочке спосылала – узнать, как она там, и с мужем, и с детками… И Глашку она куда-то снарядила. Возвращаюсь – ворота на запоре! Зараза пришла! Ахти мне – остался я, сиротинушка, один в чистом поле!..

– Откуда вдруг зараза, Марфа же бережется! – Архаров, прекрасно зная, что в Москве свирепствует чума, что еще месяц назад мерло по тысяче человек в день, теперь же – лишь по восьми сотен, впервые столкнулся с тем, что поветрие коснулось людей, лично ему знакомых – Марфы, девок, Дуньки-Фаншеты, и его душа никак не могла поверить в беду.

– А я почем знаю? Прихожу – а ворота на запоре! Я – стучать! Она мне оттуда – краски, кричит, добудь! У соседей есть! И коли кто к нам собрался – не смей на двор пускать! И про дочку не спросит! А я к ее дочке ходил, спросить, как она, и с мужем, и с детками…

– Да кто заболел-то? – Архаров решил, что еще одна невнятица – и Никодимка будет бит.

– Малашка! И Дунька с ней вместе! И ведь гостей не было – это они, дуры, куда-то, видать, со двора бегали! А Глашка так и ушла, так и пропала, а что ей велено – того я не знаю…

– А Пашенька? – вмешался Левушка.

– И Парашка! Они же все вместе живут! Это только хозяйка наверху, а девки внизу спят…

Левушка кинулся к воротам и был схвачен Архаровым.

– Ты с ума сбрел?!

– Николаша, их же в лечебницу надобно! Она здесь без ухода помрет!

– Так Марфа ж за ними ходит! – встрял Никодимка.

– Какая тебе лечебница? – цепным псом прорычал Архаров.

– Самойловича! – Левушка рвался из архаровских рук, а Никодимка отступил от греха подальше – очень ему не нравилось выражение лица Николая Петровича.

– Какой тебе Самойлович?! Это ж у черта на рогах! Как ты их туда потащишь, чучела беспокойная?! Это не Петербург – тут извозчиков нет!

– Николаша! Ну, придумай же что-нибудь!

Архаров встряхнул его и лишь тогда отпустил.

– Ну?.. – Левушка смотрел на него с отчаянной надеждой.

– Ваши милости!.. – обратился и Никодимка. – Заставьте век за себя Бога молить!.. Помрет же хозяйка – куда я денусь?..

– Кыш, пошел… – отмахнулся от него Архаров. – Ну, как же быть-то? Ох…

Левушка и Никодимка притихли, боясь сбить архаровские мысли с верного направления. Образовалось длительное молчание, в которое вторгся скрип тележных колес.

– Посторонитесь, ваши милости, никак негодяи, – сказал Никодимка. – Коли сюда свернут – так им улица тесна… О-хо-хонюшки мне, еще денька два – так ведь и за нашими приедут!..

– Заткни пасть свою дурацкую, – отвечал ему Архаров. – Ну, была не была! К заразе зараза, глядишь, и не пристанет!

И он побежал туда, где за углом заунывно скрипели колеса долгой фуры. Левушка, ничего не понимая, кинулся следом, но его удержал Никодимка.

– Ваша милость, не ходите, негодяи это!

– Ну так что ж, что негодяи?

– Они же заразу по домам и развозят!

Пока перепуганный Никодимка объяснял Левушки на свой лад пути распространения чумы, Архаров догнал фуру и забежал вперед.

– Стой, молодец! – велел он мортусу, что правил парой лошадей. – Поворачивай! Там для вас груз имеется.

– Много ли тел? – осведомился мортус.

– Не тела, а покамест еще живые. Плачу полтину – грузите мне их на фуру и живым духом – в Данилов монастырь, к доктору Самойловичу.

– Такого не бывало, чтобы мы живых возили, – сказал мортус.

– Не бывало – стало, будет.

Архаров знал – когда говоришь с низшими по званию, главное – непререкаемая уверенность, чтобы они, низшие, Боже упаси, не принялись сами соображать, что к чему.

Те двое, что сидели с крюками на краю, перешепнулись.

– Ты, барин, что ли, к нам в гости приходил? – спросил Архарова гнусавый голос. Очевидно, там, под дегтярным колпаком, находилось лицо с изуродованными ноздрями.

– Я приходил.

Мортус соскочил, и тут стало видно, какого он огромного роста.

– На кой те Федька сдался? – прямо спросил он.

– Твой Федька поджигателей видел, что Головинский дворец спалили, – честно отвечал Архаров.

– Хочешь, чтоб он, маз, их тебе, ховряку, выдал?

Мортус, вооруженный крюком, надвигался на него весьма грозно. Архаров прикинул – коли позволить ему нанести какой ни на есть удар, то главное – увернуться, тут же – вперед, и бить что есть силы под ложечку, потому что при дегтярном колпаке удар сверху вниз по лицу или в ухо, в иных обстоятельствах весьма действенный, может оказаться лишь скользящим.

Поэтому Архаров остался стоять, позволяя противнику до поры вести свою игру – и тем заодно вселяя в его забубенную душу тревожное удивление.