Галина Востокова - Нефритовый слоненок

Просто он уже не твой. А другими именно он будет вспоминаться с тоской. Каждому свое. Хотя даже отстраненность Вениамина от всех тоже позиция. Как мне мешает неуверенность в себе! Как хочется переложить окончательное решение на чужие плечи! Все бы плыть по течению… Сколько раз в жизни я поступала наперекор всем? Наверное, два. Когда отправлялась на войну и добиваясь развода с Чакрабоном. И в том и в другом случае потому, что иначе не могла. Вот и сейчас будто жду, что кто-нибудь возьмет за руку и отвезет в Киев. Вместе с Ежиком. И ничего больше не нужно для счастья.

Нет, лукавлю. Если уж о счастье, то чтобы и Савельев был где-нибудь недалеко. Хорошо бы знать, помнит он обо мне или забыл? И где теперь? Может, уже в России. Написать Ивану, спросить? Он сердит на меня за настойчивость с разводом и о Сергее, наверное, не ответит, даже если и знает. Поехать в Пекин? Рано. Туда отправлюсь, только решив все для себя. Тем более что Иван в Россию не поедет. Слишком категоричным был его отказ сотрудничать с большевиками. А вот еще… Если бы я могла предвидеть все заранее, сказала бы Савельеву в Парускаване: „Подожди, Сереженька, немного…“? Если бы знала про Джавалит, уехала бы с ним тогда, забрав Ежика? Нет. Опять нет. Оставила бы все как есть и предпочла бы, чтобы изменили мне, чем всю жизнь чувствовать себя гадкой, неблагодарной, предавшей Лека. Хотя хуже от этого только мне.

А как было бы чудесно подвести Ежика к Софийскому собору, погулять по Крещатику! Ох, а может, нет худа без добра? Боюсь и помечтать… А вдруг у Джавалит скоро родится сын? Он будет исключительно тайской и дважды царственной крови. Он будет самым законным наследником престола. Зачем им тогда Ежик? Господи, пошли сына Джавалит, а мне верни Ежика! Как он там без меня? У семи нянек?.. Уехали бы мы в Россию. Вот только – с пустыми руками… Жаль, нет у меня богатств. Скромные переводы. Но и тех, верно, лишусь, если надумаю уехать. Прийти в советское посольство и рассказать о суммах, отправленных из Бангкока в пользу голодающих? Унизительно. Ждать благодарности за то немногое, что удалось сделать. Да и не сохранилось документов, подтверждающих отправку. И неизвестно, дошли ли деньги до больниц и приютов, не осели ли на долгом пути в бездонных спекулянтских карманах. И получается – словно в искупление вины. Хотя нет у меня никакой вины. Но поймут ли?..»

Тишину прервал осторожный стук в дверь.

– Входите, открыто. Это вы, Дин Си?

Зеленая бамбуковая занавеска всколыхнулась и пропустила старика китайца. Старик-то старик, и голова совсем седая, но глаза были такими живыми, а улыбка открытой, что рядом с Вениамином китаец казался младше своего квартиранта.

– Знакомьтесь…

– Очень приятно…

Говорили по-английски.

– Ну, как мой портрет? – подходя к мольберту, завешенному марлей, спросил Дин Си.

– Почти готов, – ответил Вениамин и подмигнул Кате: отрабатываю, мол, жилье, ничего не поделаешь.

– По-моему, хорошо. – Катя переводила взгляд с китайца на его изображение.

– А вам не нравится? – озадаченно спросил Вениамин у хозяина.

Тот хмурился, рассматривая холст очень сосредоточенно, и вдруг расхохотался.

– Думаете, я не мог бы сам себя нарисовать? Мог бы. И не хуже. Но я ждал еще одного подтверждения своей теории. Сейчас, минутку… – Он скрылся в своей комнате и тут же показался вновь, держа в руках лист картона. – Что вы видите здесь, миссис Екатерина?

– Вениамина, – сразу ответила она. Взлохмаченные волосы, лихорадочный блеск глаз, диссонирующий с безвольно опущенными краями губ, – все было передано точно.

– Похоже?

– Конечно, но… – Катя задумалась, какими словами передать что-то едва уловимое, но чужеродное.

– Вот именно. Но… но что же?

– Словно акцент, заметный даже в стерильно правильном разговоре иностранца. То ли глаза чуть более раскосы, то ли скулы чуть четче прорисованы.

– Верно, – удовлетворенно кивнул Дин Си. – А я здесь, – он ткнул в картон карандашом, – этого не замечаю, зато там, – махнул в сторону холста, – вижу без очков. И любой китаец скажет: «Похож ты, Дин Си, на себя, но кажется, словно дед у тебя вдруг иностранцем стал и капельку европейской крови тебе добавил». Вот какие фокусы получаются. Сложно, значит, вам нас понять и прочувствовать до конца, а нам вас…

«Своих, русских, понять бы. Что ж о другой культуре говорить», – подумала Катя.

– …Но надо, – продолжал хозяин. – Люди всех рас должны к этому стремиться. Я как вошел, засомневался: приглашать – не приглашать? А теперь думаю – надо пригласить. Скоро праздник. Первое мая. Приходите, миссис Екатерина. Вениамина можно было и не предупреждать. Будет дома – сам не удержится: демонстранты соберутся недалеко и пройдут мимо нас в глубь района. Приходите, ладно? В России вы, наверное, участвовали в маевках?

«Неужели я похожа на простую работницу?» – обиделась на его предположение Катя, но тут же улыбнулась, поняв, что Дин Си хотел увидеть в ней лучшее – для себя.

– Я постараюсь…

– …Если не будете очень заняты?

– К сожалению, нет у меня никаких занятий. Приду, конечно.

Огромное окно мастерской стало серо-синим. Катя спохватилась:

– Мне давно пора домой.

– Екатерина, а может, останетесь у меня? – перешел на русский Вениамин. – Очень уж тоскливо одному. А вы говорите – души родственные…

Если бы он произнес это, улыбаясь и вожделенно поигрывая глазами, Катя нашла бы слова порезче для должного отпора. Но голос Вениамина был вялым, а взор потухшим.

– Будем считать, что вы неудачно пошутили. До свидания.

Дин Си, удивленно глянув на Вениамина, поднялся проводить гостью. Художник заторможенно смотрел на медленное колебание пустой качалки. Потом, спохватившись, вскочил.

– Извините меня, Екатерина. Не сердитесь.

– Успокойтесь. Я не сержусь. Вы проводите меня к трамваю?

– Да. Обязательно. До дома.

– До дома не надо. Спасибо. Я приеду к вам первого мая. Договорились? Не уходите на праздник без меня.

На улице она оглянулась, стараясь запомнить дом. Вот, пожалуй, и примета: над зажженным уже фонарем у входа установлена вертушка. Согретый лампой воздух поднимался вверх, раскручивая легкую карусель – причудливые дракончики ночи напролет гонялись друг за другом.

Через Фонд спасения деньги, вырученные от лотереи и торговли, распределили среди самых обнищавших. Но долго ли они продержатся? На зависть многим, Катя имела возможность каждый месяц подходить к Гонконг-Шанхайскому банку за переводами из Сиама. Двери банка стерегли бронзовые британские львы. Их тела были отполированы миллионами прикосновений: говорили, что лев приносит счастье дотронувшемуся. И Катя тоже проводила по ним ладонью.