Анна Максимилианова - Libertas, vale!

– Всё, что ты сейчас говоришь, совсем не соответствует тому, что говорят о тебе, – призналась Элевтерия.

– Что ещё тебе наговорили обо мне? – устало спросил Вар, скрывая досаду.

– Я слышала, что ты расчётливый и суровый мужчина, которому не свойственно проявление тонких чувств.

– Я уверен, что ты слышала это не от моей ныне покойной жены Випсании, а остальные свидетельства о моём характере не должны тебя волновать. Скажи мне лучше, что тебе нравится в «Героинях» Овидия больше всего?

– Мне нравится, как автор приоткрывает перед читателями внутренний мир женщин. Он показывает, что они могут так же глубоко и сильно чувствовать, как и мужчины, что у них тоже есть воля, храбрость и честь. Нам нужно больше таких произведений. Может быть, это помогло бы нашему обществу отказаться от исключительно мужской прерогативы во всех сферах. Почему вам достаются государственные должности, награды и власть, а нам – ничего?

– С твоим умом и красноречием, Клавдия, ты могла бы быть таким же успешным оратором, как знаменитая дочь Квинта Гортензия Гортала. Твои слова напомнили мне её пламенную речь о двойных стандартах и неравных правах между мужчинами и женщинами.

– Какой изысканный комплимент! Спасибо, – лучезарно улыбнулась девушка и добавила. – Ты можешь называть меня Элевтерией. Это моё тайное прозвище. Так меня называют мать, братья, сестра и подруги.

– Какое интересное и символичное прозвище! Ведь по-гречески оно значит «свобода».

– Ты говоришь по-гречески?

– Конечно, в детстве и юности я изучал этот язык с учителем и по книгам, а потом учился в Академии в Афинах. В течение моей карьеры я довольно много лет провёл на востоке, в Сирии, Африке, Иудее, где люди охотнее говорят по-гречески, чем на латыни, поэтому у меня было много разговорной практики. Например, я говорил по-гречески с Иродом Великим, – ответил Вар на безукоризненном греческом языке, что привело Элевтерию в полный восторг. Она теперь шла совсем рядом с сенатором, а не на расстоянии вытянутой руки, как в самом начале прогулки. Её обрадованный жених заметил, что они идут в ногу. Его высокие закрытые ботинки красного цвета, которые носили только сенаторы, ступали в такт с изящными, лёгкими сандалиями, чьи тонкие, мягкие ремни были украшены жемчугом и изумрудами.

– Говорят, что мой отец, которого тоже звали Публием, мог так же легко изъясняться по-гречески. К сожалению, я никак не могу освоить этот язык и говорю очень медленно с кучей ошибок, – простодушно призналась девушка.

– Это не беда. Если хочешь, мы можем говорить только по-гречески, чтобы у тебя была постоянная языковая практика. Я уверен, что ты быстро улучшишь своё владение языком Гомера, Эсхила и Эзопа.

– Ты разделяешь философские взгляды Эпикура?

– По духу мне ближе стоики, считающие добродетель самой главной ценностью. Эпикур был очень моден во времена моей молодости. Распущенность нравов в государстве, особенно в высшем обществе столицы, была тогда ужасающей. Но двадцать лет назад, после принятия императором законов по сохранению семьи и поддержанию высокой морали, общество стало постепенно отходить от прославления гедонизма.

– Мне хотелось бы узнать, что ты, уважаемый сенатор, думаешь по поводу этих законов. Неужели возможно укрепить семью, указывая человеку, когда ему жениться и сколько рожать детей? Неужели можно повысить нравственный уровень общества, пытаясь с помощью законов изменить образ жизни человека?

– Позволь мне уклониться от ответа на эти вопросы, милая девушка, – с многозначительной улыбкой ответил Вар.

– Надо же! Я думала, что ты скажешь что-то вроде: «Законы и эдикты императора существуют не для того, чтобы их обсуждали, а чтобы их неукоснительно выполняли.»

– Давай считать, что именно это я и сказал, – задорно, почти по-мальчишески рассмеялся сенатор. – Как бы то ни было, плотские утехи и чрезмерная роскошь осуждаются Цезарем Августом, поэтому философские и литературные произведения, пропагандирующие их, больше не в моде.

– Неужели? А как же ты объяснишь необыкновенную популярность недавно опубликованной Овидием «Науки любви», которая представляет собой учебник по эротике? Почему наше общество, которое по замыслу императора должно стать высокоморальным и нравственным, зачитывается бесстыдными и непристойными советами? Если ты ещё не читал эту скандальную книгу, то в качестве примера приведу один из типичных советов по обольщению, которые Овидий даёт своим читателям: «Самый испытанный путь – обманывать мнимою дружбой… ты на Венерину цель не слишком указывай явно: именем дружбы назвав, сделаешь ближе любовь». Разве это не отвратительно? – возмутилась Элевтерия, при этом покраснев и отведя глаза.

Сенатор понимал, что это очередная провокация, но должен был отдать должное смелости и уму своей юной невесты. Она снова и снова вызывала его на словесный бой.

– Процитированные тобой строки явно не предназначены для глаз такой юной и чистой особы, как ты, Элевтерия. Я не буду спрашивать прочла ли ты весь текст «Науки любви» или знаешь только самые скандальные отрывки из него. Мне лишь хочется объяснить, как я понял это произведение, внимательно прочитав его от начала и до конца. Возьмём для примера первую книгу, где Овидий даёт советы мужчинам, как добиться обладания женщиной. Поэт пишет, что для этого все средства хороши, включая обман, щедрые обещания, которые не нужно исполнять, и даже насилие. Для приличного человека эти советы звучат омерзительно, не так ли?

Внимательно слушавшая сенатора девушка кивнула, и он продолжал:

– Я подозреваю, что мать отобрала у тебя книгу до того, как ты прочитала её конец, где Овидий с грустью пишет: «Нынче стыд позабыт – своё лишь каждому любо. Каждый за радость свою платит страданьем других». Мне очень понравились эти прекрасные строки, полные горькой правды, поэтому я выучил их наизусть. В конце первой книги поэт также искренне сожалеет о том, что «дружба и верность у нас нынче пустые слова» и тот, кто надеется на чистую любовь, с таким же успехом может надеяться «мёд из реки зачерпнуть». Прочитав эти грустные строки, понимаешь, что все развратные советы, данные ранее, лишь показывают, насколько глубоко падение и почти необратимо моральное разложение нашего общества. «Наука любви» является одновременно и сатирически злой зарисовкой современных нравов, и нежной элегией об утраченных нравственных идеалах прошлого.

– Значит, ты полностью оправдываешь её появление и популярность? – спросила Элевтерия, испытующе глядя на сенатора.

– Такое произведение, особенно адресованное юношам, как говорится в его официальном заголовке, может быть очень опасным. Вследствие отсутствия опыта молодые люди не смогут воспринимать его как сатиру, а примут всё за чистую монету и будут считать его руководством к действию. Овидий Назон – гениальный, но очень противоречивый поэт. Мне не нравится его желание раздвинуть рамки дозволенного. Его искусство принесло ему много славы и денег. Все преклоняются перед его талантом, поэтому он возомнил себя «звездой» и думает, что правила приличия существуют для всех остальных, но не для него. Я думаю, что, издавая скандальное произведение, он бросил дерзкий вызов обществу для того, чтобы звезда его славы горела ещё ярче. Такое тщеславие предосудительно. Ну, хватит об Овидии. Что ещё ты читаешь, кроме него? – поинтересовался Вар.