Анна Максимилианова - Libertas, vale!

Германцу захотелось перейти двор и войти в дом через большую двустворчатую дверь на другом конце. Там он мог бы случайно встретить хозяйку дома, ведь был уже вечер, и она должна была скоро вернуться из Кориниума. Полное безразличие прежних дней сменилось любопытством, и Виллмиру вдруг стало очень интересно увидеть лицо знатной римлянки, которое он никак не мог вспомнить. Он помнил лишь её тёмные волосы, уложенные в элегантную сложную причёску. Немного поразмыслив, германец решил, что это пустая затея. Кроме того, у него уже не было сил идти куда-нибудь. Он открыл дверь своей комнаты, подошел к кровати и опустился на неё. Его обессиленное тело было радо покою. Мужчина чувствовал себя, как после многочасового бега с препятствиями, хотя всего лишь прошёл несколько десятков шагов. Он лежал на спине и внушал себе, что скоро поправится, и силы вернутся к нему. Обязательно вернутся. Куда они денутся? Вдруг он услышал лёгкие шаги во дворе, и через несколько секунд в комнату вошла хозяйка дома. По крайней мере, Виллмир решил, что это была она, судя по её тёмным волосам, уложенным в изящную причёску, богатому наряду и пьянящему аромату духов, который показался ему знакомым. Из-за наступающих сумерек германец не мог отчётливо видеть лица римлянки. Она отодвинула кресло подальше от кровати, грациозно присела и некоторое время сидела молча, устремив взгляд на вечернее небо за окном.

– Не знаю, помнишь ли ты моё имя… Меня зовут Элевтери́я… Я не хотела… приходить сюда, – медленно, словно преодолевая себя, произнесла молодая женщина. – Но мне было так трудно… удержаться от этого, как будто какая-то необъяснимая сила тянула меня к тебе. С другой стороны, я не хотела, чтобы ты когда-либо узнал о моих постыдных действиях. Ах, я не знаю, что на меня нашло и почему я так безнравственно и опрометчиво поступила! Конечно, у меня были определённые причины для того непристойного поступка, который я совершила, но вряд ли они смогут оправдать его. В прошедшие дни и недели мне было очень больно видеть, как ты угасаешь. Твоя безучастность ко всему, упрямая немота и пустой, отсутствующий взгляд приводили меня в отчаяние. Позавчера утром Актеон сказал, что у тебя мало шансов выздороветь и почти никаких, чтобы вернуться в прежнюю физическую форму, необходимую для успешной карьеры гладиатора. Он также добавил, что при первой возможности посоветует моему мужу избавиться от тебя, как можно скорее. Когда я услышала об этом намерении, ужас и огорчение охватили меня. Как можно было бросить тебя в тяжелом состоянии на произвол судьбы после того, как я несколько недель ухаживала за тобой? Не знаю, заметил ли ты, что я каждый день и поила, и кормила тебя, и давала лекарство. Раз в неделю Актеон организовывал твоё купание с помощью подручных рабов, и после того, как они надевали на тебя чистую тунику, я расчёсывала твои волосы. Не подумай, что мне это было в тягость. Я просто рассказываю тебе о прошедших неделях, так как не уверена, помнишь ли ты что-нибудь из того, что с тобой происходило. Почти всё время ты находился в странном состоянии ступора. Иногда твой туманный взгляд прояснялся, но ты всё равно отказывался отвечать на наши вопросы, хотя я по твоим глазам видела, что ты их понимаешь. Врач объяснял твоё состояние серьёзной травмой головы. Но Актеон утверждал, что причина твоей затяжной болезни больше душевная, чем физическая. «Этот человек потерял волю к жизни. Он больше ничего не хочет. Какой из него гладиатор? Хватит с ним возиться. Нужно просто дать ему умереть. Можно, конечно, попробовать продать его каким-нибудь сердобольным людям на нашем пути в Рим. Однако проще будет оставить его медленно умирать здесь под присмотром гарнизонного врача», – сказал наш управляющий два дня назад. После этого разговора я ушла к себе и тайком плакала. В это время мне в голову пришла непристойная мысль о том, что это невозможно, чтобы мужчина не хотел ничего. У меня как раз было средство, которое усиливает естественные плотские желания во много раз. Его открыли ещё древние греки. Оно делается из засушенных корней сатириона. Это такой цветок, похожий на дикую орхидею. В тот день я насыпала в твой кубок с вином щедрую дозу порошка из корней сатириона и дала его тебе выпить после ухода Арминия. Прости, мне совестно признаваться в этом. Но дальше я должна рассказать тебе то, за что мне, возможно, никогда не будет прощения.

В сером полумраке сгущающихся сумерек Виллмир видел перед собой только неясные очертания женщины, которая продолжала говорить напряженным голосом, полным волнения и муки:

– Я не спала почти всю ночь, потому что не могла перестать думать о том, правильно ли я поступила. На рассвете я пришла посмотреть, как ты себя чувствуешь. В самом этом действии не было ничего необычного. Я делала это и раньше. В первые дни твоего пребывания в этом доме, когда твоё состояние было особенно тяжёлым, я сидела в этом кресле ночи напролёт, а днём Амира сменяла меня. Но в позапрошлую ночь всё было по-другому, ведь я знала, что ты выпил действенное любовное зелье, и несмотря на это, вошла в твою комнату. Это всё равно, что войти в клетку с голодным тигром, а потом жаловаться на откусанные конечности. Ты очень беспокойно спал и бредил во сне, произнося какие-то непонятные для меня слова. Я склонилась над тобой и приложила руку к твоему лбу, чтобы проверить, не мучает ли тебя жар. Ты вдруг открыл глаза и крепко схватил меня за руку. Я очень испугалась, так как не подозревала, что в тебе осталось ещё столько силы. Но как только ты привлёк меня к себе, страх прошёл. Я вдруг поняла, что дала тебе выпить афродизиак не только для того, чтобы оживить твои инстинкты и пробудить естественные для мужчины желания, а ещё и потому, что я хотела близости с тобой, совсем не осознавая этого. Вся глубина моей безнравственности открылась мне лишь после содеянного. Поверь мне, в течение месяца я думала, что забочусь о тебе из желания помочь и отчасти от скуки, а не из-за физического влечения к тебе. Мне очень стыдно! Приличные женщины так себя не ведут. Скажи, ты презираешь меня?

Изумлённый мужчина опешил от такого прямого вопроса. Ему нужно было время, чтобы переварить услышанное. Он был шокирован известием о случившемся. Его также поразила необыкновенная искренность, с которой молодая римлянка поведала ему деликатную историю. В комнате было теперь уже совсем темно. Виллмир смутно различал грациозный силуэт женщины и слышал её взволнованное дыхание.

– Прости! Я понимаю, что поступила безнравственно и безрассудно. Я виновата перед тобой и ещё больше – перед своим мужем. О боги, как мне загладить эту ужасную вину перед ним? Я неблагодарная, чудовищная жена!