Мусагит Хабибуллин - Атилла

Пошли к могиле, выложенной изнутри брёвнами, наподобие сруба. Тело Шимбай-хана, завёрнутое в войлок, осторожно опустили в последнее его пристанище. Выполнить обряд предания земле в точности, как это заведено предками, не удалось: не оказалось рядом женщины, которая согласилась бы отправиться вслед за ханом. Рядом с покойным сложили все его принадлежности: одежду, оружие, конскую сбрую – всё, кроме Меча Тангрэ. Кобылу зарезали в последнюю очередь и сбросили в могилу. Туда же опустили еду и кумыс, которых должно было хватить на три дня, пока ангел смерти Ажаль, посланница Тангрэ, не заберёт хана с собой.

Над покойником сотворили молитвы, пригоршнями бросая на него золотые зёрна ячменя. Лишь после этого принялись засыпать могилу землёй. Каждый унукский воин в собственном шлеме носил на могилу землю. Так продолжалось до самого вечера, пока солнце не скрылось за горизонтом. С рассветом работа продолжилась. Землю ссыпали на могилу три дня. Вырос высокий курган. На седьмой день курган подровняли и заострили. На девятый день ещё до восхода солнца вершину укрыли белым войлоком. Уцелевшие в битве унуки обступили курган со всех сторон. По мановению руки Конбаш-атакая все дружно опустились на колени и так встретили показавшееся над горизонтом светило. Унуки просили Тангрэ о вечном покое для хана Шимбая. После этого старец Конбаш поднялся с Мечом Тангрэ на курган и позвал за собой Мангука и юных сыновей его – Рухила, Рамула и Биляу, которые не так давно нацепили на пояса клинки. Атакай приступил к выполнению завещанного ему ханом поручения. Он торжественно протянул Меч Тангрэ Мангуку и провозгласил его ханом. Воины, толпившиеся внизу, трижды прокричали: «Урра, урра, урра!»

Атилла ничего этого толком не видел и не слышал, он зачарованно смотрел на ослепительно сверкавший на солнце меч. Клинок, которому туранцы приписывали магическую силу, целиком захватил внимание, наполнил душу мальчика трепетным восторгом. Ему казалось, меч ожил у него на глазах: лучи его то возносились к самому небу, то далеко-далеко, до самого горизонта, стелились по степи, а вот слились воедино, и клинок вспыхнул пламенеющим огнём. Стоявший рядом главный кузнец хана, видя, как любуется мальчик мечом, положил ему руку на плечо и тихо сказал, будто ни к кому не обращаясь:

– Как только стукнет четырнадцать, будет тебе такой меч.

Атилла, раскрыв от удивления рот, поднял на кузнеца глаза. Но тот смотрел на вершину кургана, словно ничего и не говорил. Атилла нетерпеливо дёрнул его за полу чекменя:

– Хочешь сказать, что это ты выковал Меч Тангрэ?!

Кузнец, не ожидавший услышать от мальчика такой вопрос, растерялся. Присев на корточки, он тихо, чтобы никто не мог его услышать, повторил на ухо Атилле:

– Как только тебе исполнится четырнадцать лет, точно такой будет висеть у тебя на поясе. Только, чур, до четырнадцати лет ты никому никогда не проговоришься об этом.

– Ты сделаешь его для меня уже весной следующего года, главный кузнец!

Тугран усмехнулся и с опаской огляделся. Он уже раскаивался, что затеял такой разговор: похоже, сам загнал себя в ловушку. Он прижал голову мальчика к груди и услышал, как взволнованно стучит юное сердце. Отведя Атиллу в сторону, он внимательно посмотрел ему в глаза и серьёзно сказал:

– Атилла-углан, сделаю я тебе меч. Вот увидишь, он лучше Меча Тангрэ будет. Сделаю, если, конечно, Тангрэ позволит.

– Позволит, позволит! – горячо выдохнул Атилла.

Кузнец взял ханского сына за плечи и снова заглянул ему в глаза:

– Углан, Атилла-углан, помни: об этом знаем только мы с тобой. Слышишь, только ты и я? А теперь поклянись именем Тангрэ. Скажи, что ни одна душа не узнает нашу тайну до того самого дня, когда меч будет готов.

Атилла поднял глаза к голубому небу, надеясь увидеть Тангрэ, чтобы спросить у него совета, и вдруг засмеялся счастливо:

– Я вижу, вижу моего Тангрэ! Он согласен, согласен! Гляди!

В это время в небе внезапно появился странный шар. Он ослепительно сверкнул, метнулся влево, потом вправо и вдруг пропал – исчез так же неожиданно, как появился.

– Тангрэ принял твою клятву, углан! – взволнованно сказал кузнец, дивясь чудесному видению не меньше стоявшего рядом Атиллы.

– Принял, принял! – радовался тот, прыгая на месте.

– В таком случае, – сказал кузнец, – точно будет тебе меч!

Главный кузнец снова прижал голову ханского сына к груди и зашептал ему на ухо:

– С этим мечом ты подчинишь себе половину света, соберёшь под своей властью множество народов, поднимешься так высоко, как не поднимался ещё никто из твоих предков… Даже римляне, живущие в больших городах, будут покорны тебе. Они обращают наших людей в рабов, а ты освободишь несчастных…

– И что же, твоим мечом я буду освобождать этих рабов от римлян?

– Так и будет, углан. Но прежде чем доберёшься туда, много, очень много стран придётся тебе пройти, много рек преодолеть. Меч мой станет тебе тогда верным другом.

– И народу моему тоже, главный кузнец!

– Верно говоришь, народу тоже.

Внук хана Шимбая, предводителя племени белых тюрков, который держал в страхе бескрайнюю степь, доверчиво слушал кузнеца. Ведь человек этот, если захочет, может всё: выкует даже волшебный меч, в котором будет могучая сила. Атилла вдруг сказал:

– Я верю тебе, оста, верю, как верит мой отец, – и тронул шершавую, огрубевшую в труде руку мастера.

Тем временем азаматы, слуги хана, подняли над головами кошму, на которой сидел Мангук, и понесли его вниз. Громко выкрикивая имена ханов, правивших после Угыза, девять раз пронесли нового хана вокруг могильного кургана. Священный меч в руке отца Атиллы по-прежнему ярко сверкал на солнце и завораживал своим блеском не только Атиллу, но и каждого, кто был свидетелем торжественного ритуала.

Белые тюрки рассказывали, что меч этот передал хану Угызу сам Тангрэ. Все в Туране знали это и не сомневались, что так оно и было. Они верили: владеющий мечом находится под защитой святого Иная, покровителя домашнего очага…

Историю эту Атилла слышал много раз. Он слышал, как азаматы отца рассказывали её в кузнице в присутствии Туграна. Кузнец лишь посмеивался в усы, наблюдая за молотобойцами, чтобы аккуратней ударяли по раскалённому железу.

История была такая. Пастух Угыз-хана будто бы пас в болотистой местности стадо и вдруг увидел хромого телёнка с раной на ноге. Желая узнать, где он так изувечился, он пошёл по кровавому следу и увидел торчавший из болота клинок. Пастух протянул руку, чтобы взять его, но тут сверкнула молния и стрелой впилась в то место, где был клинок. Пастух, чуть живой от страха, бегом пустился в становище и рассказал об увиденном Угыз-хану. Тот послал за странной находкой своего менбаша. Однако и с менбашем случилось то же самое. Едва он коснулся клинка, сверху ударила молния и загрохотал оглушительный гром. Менбаш поспешил к хану. Дрожа и запинаясь, доложил ему, как всё было. Угыз-хан посмотрел на побелевшего от страха пастуха, на менбаша, у которого, не переставая, тряслись руки, и отправился на болото сам. За ним увязался народ: интересно же посмотреть, что там за чудо такое. Прибыв на место, Угыз-хан был немало удивлён, увидев клинок, ослепительно сверкавший на солнце. Смелый был Угыз-хан, а всё же в болото лезть не решался. Оглянулся на толпу, а смельчак один и говорит: «Я достану, хан». Тот не возражал, кивнул в знак согласия. Парень полез в болото да только ухватился за клинок, как молния опалила ему руку. Народ зашумел. Хан был в затруднении. Ведь он – хан, значит, храбрейший среди храбрых, предводитель и надежда племени.

Читать дальше