Екатерина Дроздова - Богоявленское. Том 2. Смута

А всё потому, и Митька это понимал, что эта правда может убить её, такую отчаянную и решительную. Вот так Митька и с ней не мог быть, и оставить её навсегда тоже не мог. А ведь не послушайся он когда-то сестру Машу, не дай воплотиться её коварному плану, и не пришлось бы ему сейчас так мучительно тяжело. Не бежал бы он от этой путанной истории в армию, не возникла бы в нём злость к сестре, так отчаянно толкавшую его на этот путь лжи и обмана. И кто знает, как сложилась бы их жизнь тогда? Быть может Вера уже удачно прибывала замужем, Маша не покинула Богоявленского, лишившись единственного родного человека, любимого брата, а сам он.… Но, увы, ничего вернуть было уже нельзя. Нельзя было предотвратить этот всего один необдуманный, но сделанный когда-то, шаг. Шаг, перевернувший всю его жизнь. И теперь нельзя распутать этот клубок лжи, который с каждым днём затягивался всё сильнее и сильнее. Конечно, другой бы на его месте плюнул на всё и будь что будет. Какое кому дело до другого человека, до чужой жизни, важен только он сам. Но Митька так поступить не мог, сердце у него в груди билось доброе, и оно болело. И, как теперь вырваться из этого замкнутого круга, Митька не знал.

– Эй, браток, закурить не найдется? – прервал Митькины размышления незнакомый голос.

Митька обернулся и увидел возле дома Фаруха молодого мужчину приятной наружности.

– Чё ж не найдется? Найдется. Закуривай, – протянув кисет незнакомцу, ответил Митька.

– Благодарствую! Меня зовут Игнатов. Игорь Игнатов. Будем знакомы.

– Митька Чадин, – протянул Митька руку Игнатову. – Откель в наших краях.

– Из далека я Дмитрий.

– Ты никак у Фаруха харчуешься?

– У него. А ты никак с фронта?

– С фронта и на фронт.

– И как там?

– А, – махнул рукой немногословный Митька.

– Друзья-то твои из местных, поди, тоже воюют? Или удалось кого повидать?

– Арсюху Мищенко вот повидал, а Тишкиного сына Ваську нет. Чёрт знает, где он тепереча.

– Васька Попов дружок твой? – заинтересованно спросил Игнатов.

– С самого детства дружим. А ты знаешь его никак? – удивился Митька.

– Наслышан о нём от местных.

– Немудрено, он у нас знаешь какой?

И Митька счастливо улыбнулся, вспомнив друга и их детские шалости.

– Ну, а сам-то ты, надолго к нам?

– Как пойдет Дмитрий, но надолго не хотелось бы задерживаться. Этого мне совсем не надобно.

– Чё же так? У нас хорошо, вон красотища какая вокруг. И работы довольно, а тепереча так особливо много. Мужичков то, поди, скоро всех на фронт погонят, и в полях работы будет невпроворот и на барском заводе. Сколь там нынче платят то, не узнавал?

– Узнавал, рабочему тридцать рублей, слесарю девяносто.

– Во, видал. У нас в армии младшим офицерам семьдесят рубликов платят. Чего ж тебе ещё надо?

– Ничего не надо, да только дел много ждёт, – хитро улыбнувшись, ответил Игнатов. – А скажи, дружище, не в Воронеж ли ты путь держишь?

– В него в самый.

– А не занесёшь ли по пути письмецо женушке моей?

– Чего же не занесть? Давай письмецо твоё.

– Вот спасибо тебе, – обрадовался Игнатов. – Очень важное письмецо, а с почтой нынче, сам знаешь как, война одним словом. Адрес тут указан, а это тебе на трамвай.

И достав из кармана пять копеек, Игорь протянул их Митьке.

– Не надо, – отмахнулся Митька от денег.

И без лишних вопросов взяв письмо, Митька отправился в путь. А явившись по обозначенному адресу, удивлению Митьки не было конца, ведь дверь ему открыла не молодая жена нового знакомца, а друг детства Васька Попов. Как же оба обрадовались друг другу. Как же долго не могли они наговориться и насмотреться друг на друга. За те долгие два года, что они не виделись, у обоих накопилось немало новостей и душевных переживаний.

– Да, что я гутарю тебе Митюха, ты ведь меня, как никто понимаешь. Сам за княжной Верой тянешься. И вот с Ксюшкиной свадьбы жизнь мне совсем опостылела. Тебя нет, её нет, чаво мне там делать одному? Вот я и отправился за лучшей долей, благо ни кола ни двора, ни спереду ни с заду. Жалеть не о чем, да и не о ком.

– Ну, а мать с отцом как же? – удивился Митька.

– А что мне мать с отцом? Мне они не указ и не пример. Я на упыря энтого рыжего спину гнуть не желаю, и хучь иной раз и гроша в кармане не заваляется, а всё лучше, чем в батраках мищенских, али барских, хаживать. Свободу, брат, её ни за что не купишь, потому она дороже золота.

Огляделся Митька тихонько по сторонам и отметил, что друг его и впрямь погано жил. Малюсенькая комнатка до того была бедна, что кроме стола да сколоченной самим Васькой лавки, ничего в ней не было. Только наваленные по всем углам газеты с листовками, содержание которых Митька всё никак не мог разглядеть, выдавали хоть какую-то занятость хозяина. Да и сам Васька, и раньше худой и неказистый, сейчас казался Митьке совершенно запущенным и не здоровым.

– А, как здоровье-то твоё, Вася? – спросил участливо Митька.

– Ну, а что здоровье? – безрадостно ответил Васька. – Нормальное моё здоровье. Сердце вот только пошаливает, так то ещё с детства. Оспа моя его, что ли так исконопатила, мать её ети, вон, вместе с рожей моей?

– Ты бы всё-таки к матери с отцом съездил, Вась. Тоскуют они дюже по тебе, не одной ведь весточки не получали от тебя. Да и здоровье бы поправил на домашнем молоке. В городу-то здоровьица не прибавится.

– Ну, уж не совестить ли ты меня удумал? Сам то, Маньке часто ли пишешь?

– Хм, – виновато покачал головой Митька.

– Вот, то-то же. Осерчал на сестру, упёрся рогом, а что к чему и не рассудил.

– Чудно, – усмехнулся Митька.

– Чего это?

– Чудно ты, брат, гутарить стал. Вроде ты, а вроде и кто другой за тебя гутарит.

– Ну, будет тебе. Скажи лучше, что наше Богоявленское?

– Да всё то же, Митрофан Спиридоныч богатеет, а народец беднеет. Да мужичков порядком мобилизуют. Ещё Ксения Петровна домой вернулась.

– Ксюша? – удивился Васька.

– Гутарят, кубыть муж сам её привёз.

Это известие встревожило Ваську, разбудило в нём воспоминания и новые надежды, ведь супруг Ксюши теперь на фронте, и кто знает, как там для него всё сложится.

– Вот что, Митюха. Будя тут сидеть. Пойдем лучше в кабак. Ты не смотри на бедность моего жилища, угостить тебя гроши есть.

И отсчитав пятьдесят копеек, Васька потянул Митьку в кабак. Там, купив бутылку водки и три солёных огурца, Васька быстро повеселел и всё оглядывался на входную дверь, будто ждал кого-то.

– Агафья, – подозвал Васька повариху. – Сделай мне фунт пшеничной муки, да фунт мяса.

– Гони тридцать копеек, – грубо ответила та.

– Отдам, не ори.

– Отдашь ты, ко второму пришествию. Будут деньги тогда и приходи.

– Вот курва. Это я для Тоньки, Игоря жены, – объяснил Васька Митьке. – Помогаю, значит, помаленьку.