Александр Бубенников - Грозы царь – Иван Грозный

Именно в ту осень, с того злополучного утра тягостных размышлений тринадцатилетний Иван стал проливать кровь тварей бессловесных, бросая на землю кошек и собак с крыльца и высоких теремов, постигая самостоятельно мучительные уроки жестокости…

Ведь поначалу, бросая на землю малых тварей бессловесных, он себя воображал жертвой палачей Шуйских: даже интересно было успеет или не успеет тварь извернуться, брошенная спиной оземь, и приземлиться на все четыре лапы… «Своих» тварей он бросал с небольшой высоты – и все равно удивлялся редкой их изворотливости и живучести… Обратил внимание наблюдательный отрок за неуловимыми для равнодушного нелюбопытного глаза движениями хвоста твари, благодаря которому живому существу удается скоординироваться и не грохнуться хребтом о твердь, а ловко и пластично приземлиться.

Пока под испытуемой, а лучше сказать, под пытаемой тварью государь воображал себя, пытаемого Шуйскими и прочими доброхотами, исследование хвостатых подопытных не было еще столь жестоким кровавым. Все-таки радовалось сердце отрока, как ловко он, воображаемый государь в облике твари, легко и изящно избегает палаческих усилий сломать твари хребет. Твари, даже с силой брошенные спиной на землю с небольшой высоты, успевали скоординироваться – за счет бешенного вращения хвоста – и не разбиться, встать на лапы… «Пусть больно – зато вольно! – шептал Иван, поглаживая по голове тварь-жертву палаческих усилий, своих ли, боярских ли во главе с Андреем Шуйским. – Зато живы, и не лживы… Удивительны цари – не убьешь их на пари…»

Но удовлетворив жестокое любопытство насчет природной координации бессловесных бескрылых тварей, Иван уже не останавливался в своих палаческих опытах. Оставив «себе – государю», как пытаемой, бросаемой на твердь твари, шанс выжить и не покалечиться, правда, с не слишком высокого крыльца, Иван переходил к «пыткам тварей-бояр», бросаемых с высоких теремов…

Посмеивались проходящие мимо бояре в усы и бороды над проказами отрока-государя, не понимая, что им такая пытка уготована. Даже поощряли смешливыми возгласами палаческие предприятия озорника отрока:

– …Пусть Державный с тварями бессловесными веселится…

– …Пусть душа озорная возрадуется…

– …Пусть тешится государь и сердце от пыток не содрогается…

– …О, храбр будет новый царь и мужественен…

– …Жестокий в отроческих играх, глядишь, ласковым к подданным будет взрослый царь…

– …Чем бы дитя с тварями не тешилось, лишь бы кровь живых людей не лило потом…

– …Ждешь одного, а дождешься иного…

Хвалили и поучали дурашливые бояре отрока, как побольней и покровавей твари бессловесной и бескрылой сделать, а сами слухи дикие и нелепые распускали про растущего государя. Мол, тот от бросания кошек и собак с высоких теремов к новой забаве перешел: глаза выкалывает птицам, которых самолично отлавливает, вспарывает ножом им брюшко – но не до смерти – и кого отпускает без глаз на волю, а бывает, наслаждается видом агонии живого существа…

Насчет выколотых глаз птицам и вспоротых животов – то было очередным враньем про жестокость отрока-государя… Не мог выкалывать глаза тварям отрок, правнук несчастного Василия Темного, у которого самого князья – двоюродные братья – глаза вынули за грехи беззакония… В памяти Ивана с самого раннего детства из матушкиных рассказов слишком остро врезались слова предупреждения – «Если твоих праотцев глаз за дело лишали, не лишай глаз живых существ даже без дела».

…Царя грозы – Грозного и страшного для врагов земли Русской – его заклятые иноземные и доморощенные враги и ненавистники никогда не будут величать Иваном Грозным, зато всегда, во всех временах – и поныне – про «Иоанна Мучителя» будут распространять бредовую ложь, что тот в отрочестве выкалывал глаза и вспарывал брюха птицам и тварям бескрылым…

Новое усиление Шуйских во власти после публичного унижения митрополита Макария и ссылки Федора Воронцова ознаменовалось не только усилением власти наместников от их партии, но и решимостью отрока-государя посчитаться с Андреем Шуйским и начать отсчет времени своего правления с нападения на последнего, самого наглого и жестокого временщика.

Но медленно копившаяся ненависть в сердце к Шуйским, помноженная на палаческие уроки жестокости с тварями бессловесными, взывала к отмщению Андрею Шуйскому, но без излишней страстности, а наоборот, хладнокровно, бесстрастно… Кому нужен страстный царь-палач?.. Казнить нужно за дело спокойно, без лишнего трепета, чтобы ни один мускул на лице не дрогнул, чтобы кровь в жилах не кипела – хладнокровное мщение потрясает неизбежностью кары злых лукавцев и наглых лихоимцев!

К тому же положение в государстве с приходом к власти «новых Шуйских» становилось невыносимым не только для отрока-государя, но и для других противоборствующих властителям боярских партий. Несмотря на бдительность Шуйских, той же осенью параллельно с «уроками жестокости» государя сочувствующие ему бояре составился заговор против князя Андрея Шуйских, во главе которого стали ближайшие родственники Ивана, честолюбивые дядья Юрий и Михаил Васильевичи Глинские.

Заговор созревал долго и во главе его встал конюший Михаил Васильевич Глинский, «злу над всеми Шуйскими начальник», к заговору примкнули клевреты партий Захарьиных и Морозовых. Иван не был посвящен во все контр-интриги своих дядьев и их сторонников. Однако ему важно и дорого было другое – двор, словно, ничего не знал о заговоре. К тому же униженный Шуйскими митрополит Макарий не предпринимал никаких попыток натравить своих сторонников на своих обидчиков Шуйских. Во время нескольких встреч с Иваном владыка держался спокойно и невозмутимо, словно позабыл про прошлые сентябрьские унижения.

Прочитав в глазах своего ученика немой вопрос: «Как же действовать, владыка? Когда выступать – и стоит ли?», Макарий невозмутимо посоветовал отроку:

– Утро вечера мудренее… Наберись терпения, государь… – Он сделал многозначительную паузу. – …И сил свежих, чтобы все выдержать, выстоять и победить… Поезжай, государь, помолиться в Троицкую лавру – Сергию Радонежскому, как твои праотцы молились… Да и на охоте в Волоке Ламском душу отведи от печали… А уж после Рождества, когда на радостях рождения Сына Господь Бог все силы отпускает на волю – и светлые, и темные, тогда и решай, государь… Господь до Крещенья все грехи людские прощает…

Так и сделал Иван: поздним ноябрем ездил молиться в Сергиеву лавру, по снежку первому декабрьскому – на охоту в Волок Ламский, с боярами-заговорщиками… Потом весело праздновал государь Рождество Христово в Москве…