Александр Бубенников - Мать и сын, и временщики

Василий из последних сил приподнялся на одре и сказал, обращаясь ко всем, окружившим его:

– Братья мои, Николай был прав, когда он назвал мою болезнь неизлечимой…

Василий вспомнил про слова царевича Дмитрия-внука в приснившемся ему сне, про копье небесного воина Георгия, рожденного проклятьем Соломонии, про грехи свои смертные и тяжкие, и призвал к слуху бояр и детей боярских.

– …Теперь мне больше надо думать не о спасении моей гниющей плоти, а о том, как спасти мою душу… Братья, слушайте меня: я уже не ваш… Простите меня Христа ради… Да исполнится воля Божья!.. Да будет имя Господне благословенно отныне и на века!..

Услышав такие слова, ближние дети боярские горько заплакали, но они не хотели расстроить своими слезами государя и вышли вон. За ними также в слезах вышли Глинский, Захарьин, Николай, Филофей. За дверями многие из вышедших от государя пали на землю в бурных рыданиях, забились от жалости к умирающему в конвульсиях…

– Божья воля – что для государей, что для простолюдинов едина… – прошелестел одними губами Захарьин.

– Знамо дело… – ответил Глинский, мысли которого были уже не об умирающем государе, о живых – племяннице, внуке.

Сие случилось 3 декабря 1533 года… Сначала, почувствовав, что последние силы покидают его, Василий пригласил к себе, к своему смертному одру игумена Троицкого Иосафа. Когда тот тихо приблизился к нему, Василий сказал:

– Святой отец, Отче! Молись за государство мое, за сына моего и за бедную мать его! У вас в Троице я крестил Ивана, отдал его в руки Угоднику Сергию, клал на гроб Святого Чудотворца… Поручаю вам особенно – молитесь о младенце-государе!.. Прошу, святой отец не выезжать и Москвы, но молиться… Уже не о старом государе Василии, а о младенце-государе Иване…

Пригласил государь ближних советников из опекунского совета, снова, пользуясь слабыми остатками жизненных сил, наставлял насчет нового правления, отношений бояр с великой княгиней. Все отметили, что государь, несмотря на плохое – хуже некуда! – самочувствие, демонстрирует завидное хладнокровие, рассудительность и особую заботливость о судьбе оставляемой державы, судьбе своего семейства. Василий захотел сначала увидеть братьев.

Пришедшие братья Юрий и Андрей стали умолять Василия подкрепиться. Тот без улыбки отозвался на их просьбу:

– Ничего, не волнуйтесь, на том свете подкреплюсь… – и добавил изменившимся голосом. – Смерть чую предо мною… Желаю благословить сына, видеть супругу, проститься с ней… – Василий прикрыл глаза, о чем-то глубоко задумавшись, и тут же сделал решительный протестующий жест рукой. – Нет, не надо!.. Боюсь ее горести… Боюсь, что мой болезный вид устрашит младенца…

Советники и братья почувствовали, что государю осталось жить считанные часы и стали склонять Василия послать за великой княгиней и благословить ее и сына-наследника на правление. За Еленой пошли брат Андрей и Михаил Глинский.

Государь возложил на себя крест святого Петра, первого московского митрополита, и захотел прежде всего увидеть сына Ивана. Государь мучился – вдруг младенец расплачется, испугавшись его непотребного вида… Но младенец Иван, которого нес на руках родной брат Елены, Иван Глинский, был тих и не по годам серьезен.

Василий дождался, когда приблизится с его сыном на руках Иван Глинский и сказал трехлетнему наследнику:

– Да будет на тебе милость Божья и на детях твоих! Как святой Петр митрополит благословил сим крестом нашего прародителя, великого князя Ивана Данииловича, так им благословляю тебя, сына моего Ивана…

Потом Василий обратился к боярыне Агриппине, мамке Ивана, жене боярина Василия Андреевича Челяднина:

– Неусыпно береги, Агриппина, наследника моего, державного питомца Ивана…

С этими словами государь, пораженный спокойствием и величием не по годам младенца, приказал его унести, слыша за дверями плач и стенания своей супруги. Настал миг еще более тяжелого испытания – миг последнего свидания с Еленой.

Брат государя, князь Андрей Старицкий и боярыня Елена Челяднина, жена воеводы и боярина Ивана Андреевича Челяднина, вели к одру государя под руки супругу Елену. Что-то окончательно дрогнуло в сердце Василия при виде рыдающей, вопящей в голос, отчаявшейся супруги. Были какие-то лишенные смысла государевы слова успокоения, что ему вроде как лучше и боли отпускают. Наконец, Василий, призвав все свое самообладание, обратился к мятущейся Елене так, как он всегда обращался к своей возлюбленной:

– Милая моя, любимая, молю тебя, успокойся… Не надрывай себе и мне душу, любовь моя…

Ошалелые ближние бояре даже в мыслях не могли вообразить такое, как нежно обращается государь со своей супругой. Потому втянули головы в плечи, ожидая, пока Елена успокоится. И действительно, та справилась со своими бурными рыданиями и бросилась к одру с главным вопросом:

– Государь мой, князь великий! На кого меня оставляешь и кому, государь, поручаешь бедную супругу и детей своих?

Василий не мог выдержать слез на лице супруги и ответил кратко:

– Сын Иван будет государем, я его благословил великим княжением. А тебе, следуя обыкновению наших отцов и дедов, я назначил в своей духовной грамоте особенное достояние… Только не плачь, не убивайся, молю тебя…

Елена, утирая слезы, решилась на просьбу к супругу, в значении и полезности которой она еще недавно сомневалась – но решилась, наконец.

– Государь, благослови нашего второго сына Юрия…

Василий недоуменно покачал головой – он словно забыл о существовании своего второго сына… Исполняя желание супруги, он велел принести и меньшего крохотного сына-грудничка, благословил того крестом и равнодушно произнес не вяжущиеся с торжественной процедурой крестного благословения холодные слова:

– Ты тоже, сын Юрий не забыт в духовной…

Василий хотел сказать Елене, что он перед скорой смертью назначил ему в вотчину Углич, Мологу, Бежецк, Калугу, Малоярославец, Медынь и Мещовск, но уже не желал распыляться на мало существенные для него детали. Словно с высоты небесной сошло на государя интуитивное холодное равнодушие к судьбе второго их с Еленой сына, ибо будет он, несмотря на внешне здоровый, благостный вид», «без ума и без памяти, и бессловесен»; и по этой причине не вправе претендовать на престол как возможный наследник. Не хотел он раньше времени огорчать несчастную мать, которая и так потрясена болезнью и скорой кончиной супругой, своим тяжелым положением «правительницы» без каких-либо властных полномочий при младенце-государе. Василий сам удивился своему неподдельному равнодушию к этому Юрию-Георгию, после смертельного укола копьем небесного Георгия, – он воистину думал только о своем первенце Иване, не оставляя места в мыслях его меньшему, как бы лишнему брату, бессловесному князю Углицкому…