Дженнифер Робсон - Где-то во Франции

Он поспешил поступить в армейское медицинское подразделение добровольцем, когда в прошлом году были учреждены первые полевые лазареты для оказания полноценной помощи в промежутке между передовой и тыловыми госпиталями. Он ведь работал в приемном покое лондонской больницы, оказывал помощь жертвам столкновений авто, взрывов газа, поножовщины, рухнувших зданий, происшествий в порту и почти всех инфекционных заболеваний и недугов. Он воображал, что там видел худшее из того, что может случиться с человеком.

Он ошибался.

Он прибыл в 51-й ПЛ солнечным июньским утром 1915 года, вскоре после идиотского решения отправить светлой, ясной лунной ночью в разведку на ту сторону взвод канадцев. Все они были застрелены в течение нескольких минут.

Когда он представился полковнику Льюису и старшей медсестре – оба они казались исключительно невозмутимыми, невзирая на неистовую активность вокруг них, – его проводили в операционную палатку, показали, где ему взять халат и облачиться в него и подвели к первому его полевому пациенту.

Это был канадец, второй лейтенант, раненный осколком гранаты, и Робби потребовалась чуть ли не вечность, чтобы пробраться через разорванные кишки лейтенанта и найти рваный осколок металла, который проник в его брюшную полость. Потом Робби зашил все повреждения внутренностей. Каким-то чудом лейтенант не умер на операционном столе.

Как только канадца унесли в постоперационную палатку, на стол перед Робби положили другого раненого. А потом третьего, четвертого, пятого. За двадцать часов через его руки прошли восемнадцать человек. В Лондоне он за неделю не делал столько операций. Когда раненые перестали поступать, ему дали передохнуть, но отдых продлился меньше одного дня, после чего приемная палатка снова наполнилась носилками с ранеными.

Он никогда столько не работал и никогда так не уставал. Но его труды того стоили, он знал, что стоили. Здесь он нашел свое место, на котором мог сотворить больше всего добра. И потому он каждый день заканчивал с чувством, что мог бы дать урок Сизифу по части преодоления в себе неудовлетворенности.

Этот вечер ничем не отличался от других. Прошел час, потом другой, а он все еще оставался в палатке с ранеными, старался как мог уменьшить кипу накопившихся бумаг, грозившую завалить его часть стола, который он делил с другими врачами.

– Капитан Фрейзер?

Он увидел полковника Льюиса, который пришел, вероятно, для того, чтобы спровадить его в кровать, хотя сам полковник проводил на ногах ничуть не меньше времени, чем Робби.

– Да, сэр?

– Когда у вас был отпуск в последний раз?

– Не помню. Вроде в прошлом году.

– Верно. И это значит, что вам давно уже пора немного отдохнуть. Я могу дать вам десять дней, начиная с двадцатого.

– Но у нас и так не хватает рук, сэр…

– К тому времени из отпуска вернется капитан Митчелл.

Ну что ж, Тому он доверял – Том не подведет.

– Спасибо, сэр. Я только закончу эту бумажную работу.

– К черту бумажную работу. Отправляйтесь в кровать и выспитесь хорошенько, потом пошлите телеграмму матери, сообщите ей, что скоро будете дома.

– Да, сэр.

Десять дней. Самый долгий отпуск, какой он получал за два года, длился три дня. Недостаточно даже для того, чтобы поездом добраться до Парижа. Но десяти дней должно хватить, чтобы добраться и до Шотландии, а потом…

Может быть, повидаться с Лилли? Только за ланчем, или чаем, или чем-нибудь в том же духе, отвечающем отношениям с младшей сестрой лучшего друга. Уж конечно, не обед в ресторане, и не танцы, и не вечер в театре.

Бланки телеграмм лежали в ящичке для бумаг над столом старшей медсестры и обычно использовались для служебных нужд. Но полковник разрешил ему отправить одну телеграмму матери. Он взял бланк, а потом, поколебавшись секунду, взял второй. Почтовая связь с Англией была ненадежной, и он знал, что Лилли несколько раз получала целую стопку его писем сразу, и некоторые из них шли до получателя по несколько недель. Если его письмо запоздает, а ей не удастся урвать несколько часов от работы, то лучше их встречу вообще не планировать.

Он посмотрел на календарь над столом. Если он покинет лазарет утром двадцатого, то будет в Лондоне к концу следующего дня, вовремя, чтобы сесть на поезд до Глазго. А это значит, что он сможет шесть дней пробыть с матерью и еще останется не менее суток, чтобы добраться до Эра из Лондона и двадцать восьмого иметь маленькое окошко для встречи с Лилли.

Большего он никак позволить себе не мог и не только ради матери, но и ради Лилли. Хотя он очень надеялся, что она будет рада встретиться с ним за чашечкой чая, у него не было никаких иллюзий на этот счет: она видит в нем только друга, и никого более. К тому же у нее был жених, черт бы его побрал, хотя она ни разу не упомянула о нем в своих письмах, а ему все не хватало мужества спросить. Не слишком ли он предавался надеждам, думая, что этот Квентин Как‐его‐там поспешно ретировался, когда Лилли порвала со своими родителями?

Он взял карандаш, перестроил свои докторские каракули на самые аккуратные печатные буквы, какие ему давались, и начал писать.

ДОРОГАЯ ЛИЛЛИ. ПОЛУЧИЛ ОТПУСК. СНАЧАЛА ДОМОЙ В ШОТЛАНДИЮ. ПОТОМ НАЗАД ВО ФРАНЦИЮ ЧЕРЕЗ ЛОНДОН ВИКТОРИЯ УТРОМ 28 ОКТЯБРЯ. ДАЙТЕ МНЕ ЗНАТЬ СМОЖЕМ ЛИ МЫ ВСТРЕТИТЬСЯ. ОТВЕТ ПРИШЛИТЕ МИССИС ГОРДОН ФРЕЙЗЕР, ЛАНГИУИРХЕД-РОУД, ОХИНЛОХ, СЕВ. ЛАНАКШИР, ШОТЛАНДИЯ. САМЫЕ ТЕПЛЫЕ ПОЖЕЛАНИЯ. РОББИ.

К тому времени, когда Лилли дотащилась до двери дома 21 на Георгиана-стрит и вошла, солнце уже давно село. А когда она утром отправлялась на работу, еще не успело взойти.

Не считая времени на дорогу в гараж в Уилсдене или получасового обеденного перерыва, она провела десять часов на задней платформе автобуса, отрывала билеты, давала сдачу, объясняла, как добраться до нужного пассажиру места, старалась не обращать внимания на комментарии (некоторые отвратительно бесстыдные) немногих пассажиров, у которых вид женщин-кондукторов в трамваях и автобусах все еще вызывал оторопь.

Теперь она хотела только горячую ванну – при условии, что миссис Коллинз пребывает в хорошем расположении духа и позволит ей эту роскошь, – тарелку горячих тостов и еще более горячую грелку в ногах, когда она упадет в кровать. А еще – столько сна, на сколько останется времени.

Шарлотта, как и обычно, работала допоздна. Ее прошлым летом перевели в новую больницу, и при составлении расписания ее место в больничной иерархии было последним. У них уже много дней не было возможности поговорить, но, с другой стороны, это означало, что Лилли может сразу же после ванны и еды отправиться в постель, не искушаемая возможностью болтать допоздна.