Дженнифер Робсон - Где-то во Франции

– Это вы, мисс Эшфорд? – раздался голос домохозяйки из дальнего угла дома.

– Да, миссис Коллинз. Как прошел ваш день?

– Ужасно! Бойлер опять вышел из строя. И у меня стирка остановилась на половине.

Так, значит, горячей ванны не будет.

– Жаль. Вам удалось вызвать кого-нибудь для починки?

– Пока нет, но я спросила мистера Пруитта – он живет тут неподалеку, – не может ли он заглянуть и посмотреть. Он зайдет завтра.

– Удачи вам, миссис Коллинз. А я отправляюсь в кровать.

Форменные ботинки тянули ее ноги вниз на каждой ступеньке, пока она поднималась по лестнице. Наконец она добралась до двери и вошла в свою комнату. Включив свет, повесила пальто и шляпу, нагнулась, чтобы расшнуровать ботинки, и только тогда заметила телеграмму, подсунутую под дверь.

Забыв о тостах и чае, она подняла конверт с пола, села на кровать и уставилась на него. «Пожалуйста, пожалуйста, только не Эдвард», – про себя молилась она. А потом поняла: сообщение не может быть о ее брате, потому что военная почта прислала бы оповещение только ее родителям. А мама и папа даже и пальцем не пошевелили бы, чтобы сообщить ей. По крайней мере, сейчас.

Может быть…

Она вскрыла конверт. Да, от Робби. Он писал, что приезжает в отпуск и будет в Лондоне утром двадцать восьмого. Пятница, у нее рабочий день, но, может, ей удастся уговорить кого-нибудь из девушек поработать в ее смену.

Где они могли бы встретиться? Он уедет во Францию с вокзала Виктории. Там поблизости есть лионская кондитерская, вспомнила она. Вполне приличное место для встречи.

16 октября 1916

Дорогой Робби,

Такой замечательный сюрприз – вернуться домой с работы и обнаружить, что меня ждет Ваша телеграмма. Я так рада, что полковник счел возможным отпустить Вас повидаться с матерью.

Я буду свободна утром двадцать восьмого и буду ждать Вас в лионской кондитерской на Виктория-стрит (угол Пэлас-стрит) в одиннадцать часов. Если место и время Вас не устраивают, дайте мне знать.

Пожалуйста, передайте мои наилучшие пожелания Вашей маме.

Ваш преданный друг,

который с нетерпением ждет новой встречи с Вами,

Найти кого-нибудь, кто смог бы подменить ее, оказалось труднее, чем она думала, но в конечном счете согласилась Бетти, получившая обещание отработать за нее две дополнительные смены в любое время, когда Бетти потребуется.

Она почти не спала предыдущей ночью, а завтракая, с трудом глотала еду. До этого перед ней стоял вопрос: что надеть. После длительных консультаций с Шарлоттой Лилли остановилась на простой серой шерстяной юбке, которую она недавно укоротила до более модной длины, при которой юбка не до конца прикрывает икру, и простой белой блузке. Поверх она надела свое лучшее приталенное пальто из серой шерстяной материи. Она купила у портного это пальто ношеным, но оно по-прежнему выглядело как новое. Венчала все это новомодная шляпка из черной шерстяной материи на фетре с полями, украшенными широкой атласной угольно-черной лентой, которую Шарлотта нашла в своей корзинке со всяким портновским хламом. Ничто в ее одежде не выглядело особенно модным, но смотрелось на ней хорошо и вполне подходило для данного случая.

Два года назад она бы отвернула нос от такой простой одежды, но с тех пор она сильно изменилась и была за это благодарна судьбе. Та Лилли, какой она была два года назад, не думала о том, как ее поступки могут сказаться на других людях, о чем свидетельствовало и несчастье, обрушившееся на Принглов.

Она сделала все, что было в ее силах, чтобы загладить свою вину, она продала свои драгоценности и настояла, чтобы Джон Прингл на вырученные деньги купил коттедж в Пенрите. С рекомендательным письмом от Эдварда он нашел работу в гараже, и его семья не впала в нищету, хотя и пережила несколько мучительных недель неопределенности и публичного унижения.

Первые месяцы после ее ухода из дома были исключительно неприятными. Она говорила себе, что получила надлежащее наказание за свое неблаговидное поведение. Начать с того, что найти работу оказалось значительно труднее, чем она предполагала, потому что ни одна из женских служб не хотела ее принимать, так как ни дипломов, ни рекомендаций у нее не имелось. Когда ее наконец приняли в Лондонскую автобусную компанию больше чем через месяц после ее ухода из дома, то в качестве маляра, а не водителя.

Маляр она, конечно, была никакой, и чудо, что ее не уволили после первой недели. Но она выдержала, подружилась с другими девушками, демонстрировала такую пунктуальность и внимание, что год спустя ее бригадир рекомендовал перевести ее на завидное место автобусного кондуктора.

Работа билетчицей, как назывались женщины-кондукторы, была много легче, чем труд маляра, и она радовалась тому, что просыпается, не чувствуя запаха краски и скипидара в волосах, но и это занятие было далеко от того, чего она собиралась добиться. Она своим трудом давала возможность одному мужчине взять в руки оружие и отправиться на фронт, это правда, но в самом ли деле она делала все, что было в ее силах? В самом ли деле ее работа сколько-нибудь значимо помогала Эдварду и Робби? Она знала ответ, и этот ответ не очень ее вдохновлял.

Но она никогда, ни разу, не пожаловалась в своих письмах Робби. Вместо этого она писала ему длинные, тщательно составленные послания, наполненные занятными, как ей казалось, анекдотами из нынешней домашней жизни. Она не сомневалась, что ему не нужны истории о бомбежках с дирижаблей, или американском нейтралитете, или немецких подводных лодках, поэтому она сообщала ему о помешательстве ее друзей по работе на джазовой музыке, о ее добросовестных, но неудачных попытках вязать носки для солдат, ее прогулках по воскресным утрам по Примроуз-Хилл [8] Название одного из лондонских парков. и редких походах в театр с Шарлоттой – в последний раз они смотрели комедию «Теодор и компания» [9] Название английской музыкальной комедии по книге Х. Гарвуда и Дж. Гроссмита. Премьера состоялась во время Первой мировой войны. .

Его ответы, всегда немедленные, были далеко не длинными, как ее письма, он часто писал их карандашом и странным образом почти ничего не сообщал о подробностях своей жизни, в отличие от первых посланий, которые он отправлял из госпиталя в Версале. Предположительно работа в полевом лазарете оставляла ему мало времени для себя, и этим объяснялась его лаконичность. Вероятно, он не чувствовал, что она в состоянии оценить нюансы его работы, а потому не вдавался в подробности. Но было бы приятно получить более полное представление о том, как он проводит свои дни.

Сегодня она пешком преодолела три мили от Камден-тауна до Виктории. Утро стояло прекрасное, а ее сжигало нетерпение, она не могла сидеть в одиночестве в своей комнате. Сегодня, как и всегда, ее поражали изменения, которые война принесла в Лондон.