Олег Иралин - Завет Чингисхана. Доблестным предкам посвящается

– На колени! – надрывно закричал он.

Тэмуджин узнал этот голос. Перед ним возвышался тот всадник, который тайно встречался с Бектэром, когда лежал он с Хасаром в засаде на дичь.

– Чего уставился, выродок! – продолжил Хабич, зло прищурившись – На колени перед своим природным ханом!

Все, включая совсем малых детишек, знали, что Таргутай-Кирилтух никакой не хан. Да, отец его, Амбагай, был избран ханом по смерти Хабул-хана – прадеда Тэмуджина, но метить на этот титул нойону было пока рановато. Никто и не помышлял выдвигать его в ханы на курултай, да и вряд ли другие нойоны уступили бы первенство хотя и высокородному, но совсем не влиятельному главе одного из многих родов. Но слуга, желая угодить хозяину, совсем не утруждал себя такими мелочами.

Первый раз взрослый человек пнул Тэмуджина. Ошеломлённый мальчик, весь серый от въевшейся грязи, промедлил, всё ещё не отрывая рук от земли. Непривычна, ох как непривычна оказалась эта поза для того, кто до сих пор не склонял и головы, не признавая ничьего превосходства, кроме материнского! Вокруг воцарилась тишина. Все гадали: что же последует дальше. Одно за другим проносились мгновения, и мальчику вдруг вспомнились наставления матери: «Никогда и ни перед кем не склоняй головы. Ты сын Есугэя-багатура, вождя и полководца из легендарного рода Кият-Борджигин! Склонившись единожды, навсегда потеряешь уважение людей, опозоришь имя своё в их глазах!» И мальчик, ослабленный голодом и страхом, поднялся. И тут же камча располосовала серую от грязи рубаху. От пронзившей боли Тэмуджин вскрикнул и схватился за плечо. Прежняя рана, кровь из которой не успела запечься, снова разошлась, и теперь два пятна расплылись, обильно смачивая ветхую материю. Ладонь сразу увлажнилась и покраснела, ноги стали словно ватными, а в глазах померкло. До слуха, откуда-то со стороны, донёсся показательно взъярённый голос Хабича, неустанно повторявшего:

– На колени, щенок, на колени!

«Зачем терпеть? – вдруг подумалось мальчику, которому не исполнилось ещё и четырнадцати – Разве мало мне несчастий, что терзают уже давно! И разве мало их было сегодня!» Где-то рядом, словно вторя его мыслям, послышался вкрадчивый голос Сорган-Шира, когда-то прислуживавшему ещё его отцу, Есугэю:

– Склонись, сынок! Ведь пред тобой не только наш хозяин, но и твой родич!

– Послушай его, мальчик! – поспешил подхватить другой – Вспомни: Таргутай-Кирилтух не чужой тебе человек – родственник по общему предку вашему – Хайду! Не только как нойону, но и близкому родичу своему поклонись, выражая почёт!

Слушая взрослых, Тэмуджин уже готов был последовать их совету, но тут снова перед глазами всплыли образы матери и отца. И сразу ожгла мысль: «Как могу предать их, идя в поводу!» Вмиг пересохли губы, и мальчик, заранее страшась гнева своего родственника, опустил глаза. Но тут же, произведя усилие, поднял взгляд и произнёс, стараясь придать своему тонкому, всё ещё по детски звонкому голосу, твёрдость:

– Я сын Есугэя-багатура, потомка Хабул-хана, первого хана всех монголов…

– Замолкни! – злобно выкрикнул Хабич, снова замахиваясь камчой.

Та взвилась, рассекая воздух, и мгновением спустя сшибла с ног того, чьей крови уже успела отведать. Тэмуджин ждал этого удара, но так и не смог удержать крик. От пронзившей боли подкосились ноги, и он рухнул наземь, выгнувшись от боли. Следующий удар настиг его на земле, и избиваемый взвыл, несмотря на все свои напрасные старания. А Хабич, снова занеся руку с камчой, замер, устремив пухлое лицо своё к нойону. Он всем своим видом словно вопрошал: «Достаточно ли тебе моих стараний, или добавить ещё?» Вид распластанного на траве соперника, хотя и родственного, и совсем ещё малого годами, только позабавил Таргутая. Но тут взгляд его, оторвавшись от милого его сердцу зрелища, выхватил хмурое лицо понурившегося воина, недовольство другого, и вспыхнувшую жалость в глазах многих, о которой никто в толпе и не помышлял совсем недавно. Конечно, Таргутай не забыл, что подавляющая часть собравшегося люда ещё недавно состояла в улусе Есугэя, и некоторое время оставалась верна вдове его – Оэлун. И теперь, глядя на мучения сына их недавнего нойона, всё больше преисполнялась жалостью к нему.

– Остановись! – приказал Таргутай, и Хабич поспешно опустил руку.

Нойон окинул тяжёлым взглядом своих людей, и, надрывая связки, провозгласил:

– Как природный правитель, ваш и его, – тут он указал на всё ещё лежащего у своих ног мальчика, близкого к обмороку – я могу и должен вершить суд над всеми, кто нарушил Закон. А он, как известно, гласит: смерть карается смертью! Но я не только ваш нойон, но и родственник этому убийце. Не могу, оставшись по смерти племянника моего, Есугэя, сему неразумному за отца, не дать ему возможности покаяться. Пусть преклонит колени предо мной, своим повелителем, а тем самым и вами!

К этому времени Тэмуджин уже поднялся и стоял, вытирая измызганным рукавом хлынувшие из зелёных глаз его слёзы. Но, по прежнему видя упрямство в лице его, все понимали, что поклона от него не дождаться. И тогда Таргутай обвёл грозным взглядом притихшую толпу и продолжил, немного выждав:

– Пусть мой родич ждёт своей участи, оставаясь в пределах кочевья моего, но живёт и кормится за счёт тех, к кому определит его на ночлег Хабич. А там, выждав время, я и решу судьбу этого сопляка, опозорившего свой род!

И мучения Тэмуджина продолжились. Вскоре он понял, что всё пережитое прежде меркнет перед тем, что уготовила ему судьба впредь. На него сразу же надели кангу – колодку, схватывающую шею и настолько широкую, что приходилось постоянно поддерживать её руками, сжатыми ею же у самых запястий. Теперь он не мог поесть и попить без помощи, и даже согнать муху, севшую на лицо. В первую же ночь Хабич определил его к Сорган-Ширу – унаган-боголу из рода сулдус, зависимого от тайджиутов. Сам он вместе с семьёй находился в услужении у Таргутая – взбивал кобылье молоко, изготавливая кумыс. Семья жила небогато, но всё же в некотором достатке. По крайней мере, молоко всегда было под рукой, спать голодным никто не ложился. Сыновья Сорган-Шира – Чимбай и Чилуан, возрастом чуть постарше своего незваного гостя, весь вечер не отходили от Тэмуджина. Их младшая сестра Хадаан тоже крутилась рядом, не сводя глаз с определённого к ним на ночь пленника. Давно уже он не встречал в людях столько участия, сколько проявили эти дети. Накормив с ложки, Хадаан вытерла остатки пищи и братья тут же повели его спать, споря, на чьей кровати ему лечь. Каждый стремился предоставить ему свою, и вмешаться в спор пришлось отцу.

– С каких пор ты перестал слушать старшего брата, Чилуан! – упрекнул он младшего – Раз уж Чимбай решил уложить гостя на своей кровати, то так тому и быть!