Олег Иралин - Цена хлеба. Защитникам Родины посвящается

© Олег Иралин, 2021

ISBN 978-5-4490-0357-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Зажигание в катушке сбилось и в ближайшее время возвращаться, видимо, не собиралось. Приходилось снимать трамблёр, а такая перспектива энтузиазма отнюдь не прибавляла. Тем не менее, для реанимирования «Урала» никакой альтернативы не оставалось и Али, раздосадованно вздохнув, принялся за дело. Со стороны кухни потянуло вкусными запахами – приближалось время обеда. Полуденное солнце припекало всё сильнее, и вся домашняя птица, притихнув, сбилась в густой тени под навесом. По открытой части двора на трёхколёсном велосипеде с упоением нарезал круги сынишка. Ему давно надоело наблюдать за вознёй отца с непонятными железками и, оседлав своё транспортное средство, он что есть силы крутил педали, стараясь не упустить удирающую от него курицу. На крыльцо вышел его дед и, окинув внука ласковым взглядом, позвал сына:

– Заканчивай со своим мотоциклом, Али, время обедать!

– Я скоро! – отмахнулся тот и снова повернулся к своему железному коню, когда где-то недалеко загрохотали выстрелы и сразу же послышались женские крики.

С открытой веранды выглянула мать, прислушалась и вздохнула:

– Опять с русскими расправляются. Похоже, что совсем рядом, у Алябьевых.

В этот год стрельба на улице перестала быть редкостью – оружия у каждого было навалом, благо захватываемые воинские склады никогда пустующими не оказывались. Стреляли по каждому поводу и без такового: в день свадьбы, при возвращении из хаджа, при рождении сына или просто при распирающих душу чувствах. И, само собой разумеется, при расправах над ещё не сбежавшими из своих домов русскими. Таковых уже оставалось мало, но от этого аппетиты погромщиков отнюдь не уменьшались. Вот и сейчас, в этот погожий летний день, за пять домов отсюда повторялась старая как мир история – группа вооружённых особей глумилась над беззащитными людьми, коих к своей общности не причисляла. Процесс этот был безопасен и выгоден, так как попутно экспроприировалось всё, что с точки зрения удалых джигитов представляло маломальскую ценность. Алябьевы здесь выросли. Более того, эта фамилия в селе была известна с тех пор, когда оно ещё называлось станицей. Труп их зятя в прошлом месяце обнаружили на самой окраине, у арыка, и сейчас в доме оставались только чета вышедших на пенсию учителей, их овдовевшая дочь и восьмилетний внук. Каких-то особенно дружеских отношений Азимовы с Алябьевыми никогда не поддерживали, но и злых чувств не питали. В свою учительскую бытность те переучили половину села, в том числе и детей самого Магомеда, который сейчас стоял на крыльце и вслушивался в доносившиеся выстрелы и вопли.

– Обед стынет! – подала голос невестка – Если на каждый выстрел отвлекаться, то и покушать некогда будет.

Старик, словно очнувшись от наваждения, заторопился в дом, но тут же снова появился на крыльце с потёртым пиджаком в руках. Он одел его на ходу и, заметно прихрамывая, поспешил к выходу со двора.

– Ты куда, отец?! – окликнул его Али.

– Людей защищать … – начал было Магомед, но оборвал фразу и поковылял на улицу.

Али проводил его взглядом и, досадуя на порывистость отца, возвратился к прерванной работе.

– Сходил бы ты с ним, мало ли что! – попросила вскоре мать, подойдя к сыну и укоризненно заглядывая в лицо.

– Ну что с ним в нашем селе случиться может? – отмахнулся тот – К тому же, там, наверное, уже закончилось всё. Слышишь, стрелять перестали!

Но мать настаивала и сын, вытерев руки о валявшуюся рядом тряпку, отправился вслед за отцом.

А тем временем Магомед уже подходил к месту разыгравшейся трагедии. По всему пути его следования, выглядывая из ворот, гурьбой теснились селяне. Они бросали любопытные взгляды вдоль улицы, прислушивались, но тем и ограничивались. Когда старший Азимов добрался до двора Алябьевых, то понял, что действия незваных гостей подошли к завершению. Со двора уже вывели корову, козу и другую живность. Повсюду валялось оброненное в спешке тряпьё и прочий скарб, а у самой двери в дом лежало бездыханное тело Василия Игнатьевича, над которым, рыдая, склонились его жена, дочка и внук. Вокруг ещё сновали вооружённые мужчины, по большей части односельчане, а рядом, с горящими от возбуждения и любопытства глазами замер Апти – младший сын Сулейманова Усмана. Он впервые присутствовал при грабеже и убийстве, новизна щекотала нервы и побуждала учащённо биться сердце. Позабыв о сжимаемом в руках автомате, он всё глядел на лежавшего в крови Алябьева, застреленного у него на глазах, на беспомощных женщин и ребёнка, и на пришедших с ним селян, по хозяйски распоряжающихся доставшимся им имуществом русских. Сам он так ничего и не взял себе, только стоял рядом, глазея на всё происходящее, и ощущал незнакомую ему ранее волну возбуждения и гордость от того, что ему посчастливилось быть причастным к настоящему делу, достойному джигита и воспеваемых легендами горцев.

Старуха Алябьева наконец подняла заплаканное лицо и вперила вопрошающий взгляд в тащившего ковёр Цагараева Салмана.

– Ведь только недавно зятя убили! – надрывно закричала она – Что вам ещё надо? Чем вам старик мешал, чем?!

Салман отбросил ковёр и сорвал висевший на плече автомат. Прыжком преодолев отделявшее его расстояние, он ткнул стволом в лоб Надежды Ивановны и со злостью, сквозь зубы процедил:

– Заткнись, кляча старая! Вас, русских, всех перебить надо, чтобы ни одного в Чечне не осталось!

– Зачем всех! – задорно сверкнул белизной зубов Бициев Увайс.

Не обнаружив более ничего пригодного в доме, он только что вышел во двор и сразу же обратил внимание на молодую женщину, сидевшую рядом с бывшей учительницей.

– Кое кого и оставить можно. – продолжил чеченец – В хозяйстве пригодится и вообще…

Вокруг раздался громкий хохот, и все оставшиеся во дворе участники погрома поспешили сгрудиться над двумя женщинами и ребёнком.

– Пойдём в дом! – потребовал Увайс, потянув молодуху за руку.

Та, отпрянув, попыталась вырваться и свободной рукой схватилась за мать. Тут же резанул слух женский визг и пронзительный плач ребёнка, но они сразу перекрылись угрожающими криками их чеченских односельчан. К женщинам протянулось несколько крепких рук, но всех опередил Далаев Нуради. Юноша отбросил в сторону автомат и выхватил из ножен большой, блеснувший на солнце стальной клинок. Он быстрым движением приставил его к горлу молодой женщины и, обращаясь к обеим жертвам, прокричал, зло выпучив глаза:

– Убери руки, а то зарежу!

Сверкающая у горла сталь всегда была сильным аргументом – даже гораздо убедительнее, чем направленный в самое сердце ствол. Женщины в ужасе разжали руки и сразу же двое самых резвых оторвали дочь от матери и поволокли её к распахнутой настежь двери. За ними последовали и остальные, когда на пути горящих от вожделения односельчан встал Магомед. Он распростёр руки и что было сил, прокричал: