Олег Иралин - Цена хлеба. Защитникам Родины посвящается

Сегодня он ушёл из дома с утра. Ушёл, прихватив один из приобретённых сыновьями автоматов. И как только в куяне, где проживали русские учителя, раздались выстрелы, Усман понял, куда ушёл сын.

Апти прошмыгнул в комнату как-то полубоком и сел за стол, пряча руки под ним. Следом со двора вошёл Ибрагим, оставив на огороде среднего брата. Усман молча разглядывал младшего сына, сидя на диване у стены, но тот не спешил смотреть ему в глаза. Наконец он собрался с духом и остановил блуждающий взгляд на отце.

– Убивал? – пробасил отец, сверкнув глазами и весь напрягшись в ожидании ответа.

– Не убивал! – выкрикнул младший и тут же поправился более спокойным тоном – Но если понадобилось бы, не остановился. Что они, русские, у нас забыли? Это наша земля!

Усман нахмурился пуще прежнего и, обдумывая ответ, некоторое время молчал.

– Для разборок с русскими такие идиоты есть, как Цагараев. Я же хочу, чтобы ты человеком был, а не убийцей. Настоящий мужчина за оружие берётся только в крайнем случае.

– Это когда же? – задал вопрос Ибрагим, усаживаясь рядом с братом.

В участившихся погромах и убийствах русских старший сын не участвовал. Однако отец видел, что события последних лет и на нём находят своё отражение. Сам вопрос был задан тоном, выдававшим в вопрошающем явные симпатии к поступку Апти. И Усман, не скрывая раздражения, наставительно продолжил, уже обращаясь к обоим сыновьям:

– Когда есть угроза тебе или твоим близким! Что, разве эти Алябьевы кого-то из наших родственников убили? Или, может быть, кто-то из других русских с нами в смертельной вражде? Кому они вообще мешали, эти люди, которых убивают и сгоняют со своих мест?

Младший сидел, не скрывая кривой усмешки и отведя взгляд. Ответил старший. Он вовсе не хотел спорить с отцом, скорее рассуждал, высказывая мысли, которых сам ещё до конца не воспринял.

– Русские мешают уже одним своим присутствием. – сказал он – Они проживают среди нас, и глядя на них, многие наши могут стать такими же: женщины – развязными шлюхами, а мужчины – пьяницами и безвольными бабами. Они позабыли обычаи своих предков и то же самое заставят проделать нас, нохчей. Так что, чем скорее русские уберутся с нашей земли, тем будет лучше!

– Ты говоришь словами тех, кто оправдывает ими свои грязные дела. Что, по твоему, все русские – никчёмные люди? И разве нет пороков среди самих нохчей?

– Есть, но гораздо меньше! – стоял на своём сын – Сколь редки у нас трусы, столь редки у них настоящие мужчины. Что до их женщин, то в присутствии наших о них вообще стыдно говорить!

– Нашли о чём спорить! – вмешался в разговор Апти – чем слабее русские, тем лучше нохчам! И вообще, среди этих овец ещё выгоднее проживать, чем здесь. Меня вот Вахидов Яха с собой в Москву зовёт. Брат у него там двоюродный, обещал пристроить.

Некоторое время все молчали. Известие было неожиданным, и Усман не сразу решил, что ответить сыну. Он ни разу не был в Москве и не знал, кем именно собирался устроить парней этот родственник Вахидова, но в его глазах вариант с Москвой был предпочтительнее дружбы младшего с Цагараевым и ему подобными. И старик согласился.

Через два дня в селе снова прогремели выстрелы. Но, против ожиданий многих, стреляли в самого Азимова Али, а не наоборот. Выстрелы раздались сразу по завершению похорон и поминок, когда Али показался на огороде. Судя по всему, стрелок с автоматом был на «Вы», да и залёг он совсем не рядом, так что его частая стрельба ровно никаких результатов не принесла. Азимов с первой же пулей упал на землю, но тут же приподнялся, пытаясь засечь противника. Уже вечерело, и в сгущающихся сумерках он смог различить только мелькнувший в кустах силуэт. Али вскочил на ноги и, не теряя времени, побежал в дом. Он снова выскочил через минуту, но уже с автоматом в руках, миновал огород и достиг чернеющий невдалеке кустарник, но в нём никого не было. «Салман! Он или от него, больше некому!» – пронеслось в голове и Азимов, не возвращаясь в дом и не прячась, с автоматом в руке направился к Цагараевым. Он не успел преодолеть и пятидесяти метров, когда за спиной, в направлении его дома, захлопали разрывы. Али что было сил, побежал обратно. В лёгких не хватало воздуха, ноги словно налились свинцом, а время остановилось. Ожидая худшего, он ввалился во двор, пересёк разделявшее крыльцо расстояние и за распахнутой дверью обнаружил семью. Все были невредимы, но сильно напуганы. На коленях жены ревел Аюб, а в обращённых к улице окнах выбиты стёкла. Али подошёл к зияющему пустотой проёму. Под ногой хрустнул осколок, лицо обдал тёплый вечерний ветерок. С появлением отца Аюб замолчал, и в комнате стало тихо. Стараясь скрыть волнение, Азимов повернулся к своим, и как можно спокойнее произнёс:

– Ничего, главное – все живы.

На следующий день он перевёз всех в город, к родителям жены, а сам вернулся тем же вечером. Али не стал тянуть время и сразу, с автоматом в руках, навестил Цагараевых, но Салмана в селе уже не было.

Вскоре о массовой расправе над русскими семьями все позабыли. Сами участники нападений, а их только из односельчан участвовало чуть меньше четверти, как ни в чём не бывало, продолжили заниматься прежними делами. Кто-то подался в Грозный, где, в отличие от сёл, жизнь просто кипела событиями, иные перебрались ещё дальше – в Москву и другие города центральной России. Вместе с другом, как и собирался, в Москву уехал и младший сын Сулейманова Усмана – Апти. О Цагараеве Салмане в селе не слышали несколько месяцев. Азимов свою семью обратно в село так и не привёз. Он сам часто наведывался сюда, ходил по оставшимся здесь членам своего немногочисленного тейпа, справлялся о предмете своего внимания, но никакой интересующей информации не получил. Недели текли одна за другой, складывались в месяцы, но выйти на след убийцы отца так и не удавалось. Апти несколько раз выезжал в Грозный, Гудермес, другие места, разыскивая Цагараева, но всё без толку.

Салман объявился лишь в начале осени. К этому времени во всех ключевых пунктах республики уже обжились подразделения и части Российской Армии, победно заявившие о себе минувшей зимой, когда восемнадцатилетние пацаны с боями загнали в горы и рассеяли подчас превосходящие численно бандитские формирования, сполна оправдав своё высокое звание – Русский Солдат. Цагараев пришёл поздним вечером с горсткой одетых в камуфляж вооружённых людей и имел вид побитой собаки. Он просидел в своём доме почти сутки, за это время успел прийти в себя, и пред очи односельчан предстал уже с важным и вполне воинственным видом. Быстро собрали сход, на котором Салман выступил с пространной речью, призывающей мужчин вступить в его ичкерийский отряд. В самом селе, как и в соседних с ним, до сих пор никаких боёв не было, да и военные эти места особо не жаловали – пару месяцев назад прошла одна воинская колонна, да и только. Тем не менее, возвращение Армии на утерянную было Россией территорию, доставило достаточно поводов для мести многим семьям, те или иные члены которых были уничтожены при ведении боевых действий. И хотя один из старейшин заикнулся о том, что такой же лихой джигит уже увёл желающих повоевать ещё в январе, и с тех пор копий на кладбищах прибавилось примерно на такое же количество, ему сразу же заткнули рот его же собратья по Совету, и в итоге Цагараев без труда набрал к себе в отряд полсотни добровольцев взамен безвозвратно потерянных. И всё же кровники едва составляли треть новобранцев, остальная часть таковых причин не имела совсем. Так, с Цагараевым ушли Сулейманов Ибрагим, только недавно поднявшийся на ноги после затяжной болезни, его сосед Дугаев Алихан, проживающий через дом, семнадцатилетний Далаев Нуради и многие другие. Каждый из них искал свою причину в том, чтобы уйти из дома и разделить судьбу с человеком, позвавшего их в дорогу, которую они представляли довольно смутно.