Александр Дорофеев - Повести нового света

– Ах, старика!? – сверкнули глаза Эцнаба. – Конечно, со стариком просто разделаться! Но не со мной…

Он приказал Шелю заткнуть покрепче уши. Обхватил руками голову Шолотля.

И вдруг завопил так дико и неистово, как могла бы, наверное, взреветь вся сельва разом, если бы её очень обидели. Оцепенели змеи, пара диких кабанчиков потеряла сознание, с деревьев попадали птицы и обезьяны.

А когда стих его голос, и воцарилась первозданная, как до сотворения мира, тишина, на обезумевших испанских солдат бросился с глухим рыком Шолотль.

Эцнаб придал ему вид чудовища из преисподней. Казалось, пёс извергает пламя.

Да тут ещё упрямый крокодил с раскрытой пастью выскочил на дорогу.

Кони, сбросив всадников, умчались галопом. Отряд рассеялся по сельве и мангровым зарослям, но некоторые замерли, как в столбняке.

В городе Мерида, столице Юкатана, построенной испанцами неподалёку от побережья Мексиканского залива, долго потом говорили о каких-то обезьянах-ревунах, способных вызывать ураганы, и об ужасном звере – помеси собаки с крокодилом. Хотя многие трезво склонялись к тому, что сами солдаты объелись сдуру ядовитыми плодами или грибами, после чего и бредили до беспамятства.

А Эцнаба этот короткий вопль будто бы надорвал. С тех пор он уже не был так быстр. И чаще присаживался отдохнуть, вздыхая о прошлом и размышляя о смерти.

Ушедшие

Эцнаб научил Шеля ходить по сельве рука об руку с утренним ветерком.

– Иначе мы никуда не поспеем, а я должен многое показать, – говорил он. – Знак Пятого солнца – движение. Но погоди – не надо бежать, высунув язык! Просто пойми головой и ощути душой, что твои ноги легки, как ветер.

Когда Шелю удалось это в первый раз, то дух перехватило. Проворно и плавно, как тёплый воздушный поток, едва касаясь земли, обтекал он кусты, лианы, деревья.

Пять лиг за час одолевали они с Эцнабом. За пару дней могли достичь развалин города Тулума, в бухту которого выплыл когда-то папа Гереро.

– Эх, братец! – говорил Эцнаб. – Разве это скорость? В молодости я мчался плечо к плечу с ураганом. Да силы уже не те.

Странствуя по сельве, они то и дело натыкались на останки некогда широких дорог-сакве, мощённых белым камнем, на искусственные пруды для хранения дождевой воды, на поливные каналы.

А через каждые две-три лиги из сплетения лиан и деревьев проглядывали развалины древних городов – дома, дворцы, пирамиды, стены, покрытые снаружи резным орнаментом и головами пернатых змеев, а внутри росписями, изображавшими богов, царей, жрецов, воинов и пленных. И везде виднелись отпечатки маленьких красных ладоней.

– Чьи это? – спросил Шель, намереваясь приложить свою.

– Стой! – вскрикнул Эцнаб. – Если дотронешься, всю жизнь тебе блуждать в потёмках, как слепому. Потом я расскажу…

Огромные деревья теснили и сокрушали человеческие постройки. Ступени пирамид были плотно перевиты корнями, раздиравшими белый камень. С зелёных ветвей, качавшихся в пустых проёмах дверей и окон, свисали, словно бахрома, гнёзда птицы-портнихи.

– Как будто само время здесь всё заткало, оплело, обвило, запутало, – вздыхал Эцнаб, – Ах, как мудрено постигнуть скопление минувших лет!

Действительно, настолько всё поглотила сельва, что приходилось карабкаться, как обезьянам, на самые макушки деревьев, чтобы с них попасть на вершину пирамиды.

Оглядывая с высоты безбрежную лиственную зелень, укрывшую, будто приливной волной, большие, когда-то шумные, полные жизни города, Эцнаб воскликнул:

– Дом народа майя – страна оленя и фазана! Сердце выпрямляется, когда думаешь о прошлом! – Его чёрные раскосые глаза блестели, и даже круглое совиное лицо лучилось. – Наши мудрецы видели всё, что происходит в мире. Они любовались небосводом и ликом Земли, не двигаясь с места. Они предсказали нашествие белых людей и унижение майя.

Он присел на камни, подогнанные один к другому его далёкими предками.

– Знаешь ли, мальчик, огонь живёт за счёт смерти воздуха. Вода гасит огонь. Земля поглощает воду. Всё исчезает и возрождается. Каждый живёт за счёт других и умирает ради жизни других! Наш народ уже давно достиг расцвета и состарился. Многие поняли это ещё пятьсот лет назад, и решили уйти из колеса времени в чистый свет.

Эцнаб поднял голову к сияющему небу:

– Погляди – они и сейчас вокруг нас!

Мапаче

В те времена было легче распознавать богов. Шель уже понимал, кто они такие и за что в ответе.

Самого творца Цаколя-Битоля, жившего на тринадцатом небе, далеко не всегда дозовёшься.

Зато другие боги – помельчье – куда доступнее. Жрец Эцнаб беседовал с ними каждый день. У него сложились мягкие отношения с ближними земными богами. Ну, как с дальними родственниками.

Они обитали по-соседству. Чаак – повелитель дождя, Иш-Чель – богиня плодородия, Ик – управитель ветра, Шипе-Тотек – бог весны, Йум Кааш – охранитель маиса.

Даже с Кукульканом – Пернатым змеем – богом солнца и времени, сыном двуединого Цаколя-Битоля, можно было столковаться. Он пожертвовал собой, чтобы люди жили в эпоху Пятого солнца, и теперь восходил на небе яркой звездой Венерой.

– Ближние боги помогают в этой жизни или, наоборот, слегка вредят, по настроению, – объяснял Эцнаб, – Однако в вечной жизни одна тебе опора – Цаколь-Битоль! Он бережёт тебя. Только с его согласия можно покинуть колесо времени и уйти в свет, сделавшись частью Творца и Создателя.

Они проходили мимо цветущей оранжевой фрамбуяны. Завидев их, спустилась с ветки носуха-коати. Её длинный полосатый хвост отвешивал поклоны. Видно было, что это родственник енотов, но связанный некоторыми узами и с медведями.

Шель сразу узнал его, как будто вдруг ожил любимый носатый горшок из детства или появилось внезапно второе «Я» по кличке Уай, помогшее когда-то выбраться из лабиринта.

– Это тоже ближнее божество. Покровитель дружелюбия! – сказал Эцнаб и свистнул.

Длинноносый покровитель ответил таким же посвистом, и пошёл следом, улыбаясь. Потом залез в пирогу, и прибыл в город Тайясаль.

Шель дал ему имя Мапаче. С тех пор они не разлучались – где Шель, там и Мапаче.

Вокруг глаз и на носу у него были белые пятна, отчего он выглядел близоруким мыслителем. И невероятно дружелюбно относился ко всякой еде.

На завтрак выпивал здоровенный кувшин молока, любовно придерживая его передними лапами. Но на этом и не думал останавливаться, а сразу начинал рыть там и сям землю, отыскивая червей и личинок. Не отказывался от жуков, улиток, кузнечиков или початков кукурузы, которые закусывал на десерт бананом.

В жару Мапаче растягивался на облюбованной ветке смоковницы под окнами Шеля и дремал, дожидаясь прохлады, чтобы дружелюбно отобедать в тени. Затем вновь что-то рыл и разнюхивал, посвистывая, как соловей.