Юрий Луценко - Политическая исповедь. Документальные повести о Второй мировой войне

От решительного разрыва отношений с коммунистами руководителей Винницкого Центра удерживала только годами выработанная привычка к «партийной дисциплине», да еще то, что, несмотря на свою личную порядочность, они принадлежали к категории деятелей, едва ли не на подсознательном уровне выдрессированных большевиками в системе подчинения и безусловного послушания.

У меня с собой еще из Киева было письмо профессора Учебного центра «Вукоопспилки», адресованное главному инженеру Винницкого плодокомбината, с просьбой оказать мне заботу и помощь в обустройстве. Этот милый, очень немолодой человек преподавал на курсах, где я учился несколько месяцев до поступления в институт.

И я довольно тепло был принят руководителями этого учреждения и зачислен на работу в должности технолога-аппаратчика по засушке овощей и фруктов. А там уже я познакомился с целой группой подпольщиков.

Отец мой – и более того – у него оказались старые дружеские связи в кругах близких к подпольному Центру. Доверие их распространилось и на наших друзей. Вскоре благодаря этому состоялась встреча «на высшем уровне» – их руководителей с Даниловым.

До согласования своих действий и взаимной помощи они, конечно, не договорились, да и не пытались делать это, но нашей литературой подпольщики очень заинтересовалась, и несколько пакетов с листовками было переправлено ими партизанам.

Оказалась возможной даже встреча с «лесными братьями», но времени для этого у нас уже не оставалась. Ушел в лес только Борис Оксюз с двумя молодыми ребятами из местных. Всем остальным нужно было срочно оставлять и Винницу.

Мне лично очень хотелось бы остаться в этом чудесном городе. Были и предпосылки для этого – хорошее, доверительное отношение ко мне местных товарищей и твердая уверенность в устройстве своей судьбы в личном плане. Но я прекрасно понимал, что с приходом «наших» общее настроение в городе обязательно изменится, меня советские «органы» в покое не оставят. Предстояла бы очень тщательная проверка, а в небольшом городе все знали всё и обо всех. Особенно важным было то обстоятельство, что очень многим было известно о моем родстве с Кишковскими.

И очень хорошо, что я не остался.

Зять Кишковских, Николай Урбанский, не успел с семьей прорваться на Запад и попал в руки чекистов. В городе Стрий его просто забили до смерти. Умер и их ребенок. Татьяна осталась одна, без всякой поддержки, во враждебном для нее окружении.

И тогда, как она поняла, ей крупно повезло; то был, должно быть, единственный шанс для молодой женщины просто выжить. Татьяну, безусловно, загнали бы куда-нибудь в отдаленные необжитые края страны, но ей предложил руку и сердце офицер НКВД. И взял на себя ее защиту, хотя и пожертвовал при этом своими, завидными тогда, должностью и званием.

И он тоже, казалось, очень легко отделался. Ведь обычно из органов даже уйти было не так-то просто. А уж женившись на женщине из вражеского лагеря – тем более. Но дело в том, что не обошлось без хитрости с их стороны: чекисты с тех пор всегда имели свежие новости обо всех представителях клана неугомонных Кишковских, в лоне которого подрастало еще и молодое поколение.

В ту пору мы так и не узнали достоверно, каков же был результат наших встреч с подпольщиками и как поработала на нас наша литература. Узнали потом. Много лет спустя мне на своей шкуре пришлось почувствовать, что результат нашей деятельности в Виннице все же был, и очень даже приличный…

В 1953 году, после девятилетнего «исправления» в трудовых лагерях, меня – «контрика»-ветерана – неожиданно из Воркутинского особорежимного Речлага доставили в мою милую Винницу – совершенно бесплатно, без особой поспешности, в клетках на колесах, названных почему-то «столыпинскими» вагонами, через всю Европейскую часть СССР, по пересыльным пунктам, расположенным в Вологде, Москве, Харькове и Киеве. А там с «комфортом» поместили в четырехместную келью политического спецкорпуса тюрьмы и приступили к расследованию уже начатого «Дела о преступной деятельности по разложению партизанских отрядов в период Великой Отечественной войны».

В соседних камерах оказались Борис Фомин, Мирослав Чипиженко и Олег Поляков. Их я собственным левым глазом рассмотрел через щель в деревянном «наморднике» на окне в прогулочном дворике.

Узнал я их с большим трудом.

Был там и еще кто-то, о ком узнать не удалось. По теме бесед со следователем можно было догадаться, что в Виннице должен был приехать еще и Клавдий Цыганов. Чуялся мне и особенного тембра голос Малика Мулича, о чем я писал в своих воспоминаниях, но я ошибался – его там не было.

Эту «нашу команду» чекисты начали разыскивать в лагерях ГУЛага Советского Союза и комплектовать еще с 1952-го, а может быть, даже с 1951 года.

Они не торопились – тогда еще было их время, и готовились к встрече с нами основательно, как к защите диссертации. Они намерены были провести громкий судебный процесс с нашим участием. Одновременно готовились они, должно быть, и к правительственным наградам. Намечали, конечно, места для новых звездочек на погонах. Там, в Виннице, как рассказывали очевидцы, работала до этого бригада из «специалистов» и костоломов очень высокого класса.

Но они просчитались – нужно было поторопиться. Готовились к встрече с нами еще при жизни Сталина, во времена Лаврентия Берии, а встретились мы, когда и для них пришла другая эпоха. И к тому времени основные организаторы – самые главные и амбициозные – оказались в Киевской внутренней тюрьме НКВД.

А от нас – зэков с довольно приличным тюремным стажем и огромной практикой – в добровольном порядке можно было добиться очень немногого.

Продержали меня в Винницкой тюрьме всю зиму, изредка для бесед в стиле разминки вызывая в следственный корпус. Потом в порядке очереди, постепенно, одного за другим, чтобы, не дай Бог, не встретились где-нибудь на пересылке, нас всех отправили по «своим местам». Раньше всех исчез из камеры Фомин, еще через несколько дней – Поляков. Затем пришла и моя очередь.

И опять было неторопливое путешествие через Киев, потом – на этот раз почему-то через Ленинград, через Вологду, Инту…

На Киевской пересылке Борису Фомину удалось оставить словесный привет для тех, кто будет следовать за ним. Передал он, что его везут, должно быть, назад в Тайшет.

Олег Поляков только после 1980 года смог оказаться на Западе. Он сумел даже оставить след в истории НТС. Ему удалось выехать из СССР, благодаря жене – еврейке. Олег подтвердил свою репутацию хорошего журналиста; публиковался и в «Посеве», издал несколько книг под общим названием «Зеленые тетради» и свои лагерные мемуары.