Нина Молева - Ошибка канцлера

Как же быть в таком случае с пресловутым строителем Климента Козьмой Матвеевым? Конечно, со времени строительства церкви прошло около сорока лет. Коллежский асессор мог умереть. Но ведь несомненно оставалась его семья, и потомки, как правило, старались поддерживать фамильные церкви. Тем более в Замоскворечье, в окружении богомольных и ревниво следивших друг за другом купеческих родов. Можно предположить множество жизненных обстоятельств, прервавших связь наследников Матвеева с климентовским приходом и церковью. Только необходимость в предположениях отпадала. Существовали документы, позволявшие восстановить картину жизни коллежского асессора, а вместе с ней и его денежных средств. Проще всего было начинать с дома, в котором он жил.

„Указатель Москвы, показывающий по азбучному порядку имена владельцев всех домов сей столицы: каждый дом в которой части города, в котором квартале, под каким номером, где в приходе, на какой главной улице или в каком переулке находится, с приложением иллюминованного плана Москвы, на части разделенной“ – первое издание подобного рода, напечатанное в типографии Московского университета в 1793 году. Матвеев Козьма Матвеевич, в том же чине, живет по-прежнему в приходе Климента, на церковной земле – „монастыре оной“, и это единственное его домовладение в городе. Жива и жена коллежского асессора Анисья Григорьевна, имевшая небольшой собственный домик в Проезжем переулке, в приходе церкви Фрола и Лавра, и второй одноэтажный деревянный дом недалеко от Климента, на Пятницкой.

Слов нет, три замоскворецких домика свидетельствовали об известной зажиточности, но не более того. Известной – потому основной матвеевский дом находился „на монастыре“: богатый двор с добротными строениями не поместился бы среди толчеи жилья причта, который из-за нужды когда-то поступился своими правами на приписанную к Клименту землю. Пожар, по всей вероятности, уничтожил в 1812 году все матвеевские владения, отстроиться же вновь у семьи не хватило сил. Подобную судьбу разделило множество москвичей вплоть до графских и княжеских фамилий.

Следующий по времени „Указатель жилищ и зданий, или адресная книга с планом“ В. Соколова, изданная в 1826 году, отмечала все произошедшие перемены. Ни Козьмы Матвеевича, ни Анисьи Григорьевны больше среди домовладельцев старой столицы не значилось. Исчезла фамилия Матвеевых и из исповедных книг климентовского прихода – основная форма регистрации москвичей. Каждый житель Российской империи обязан был раз в году побывать у исповеди с чадами и домочадцами, о чем велись соответствующие скрупулезные записи. Сын Матвеевых, чиновник 8-го класса в Воспитательном доме, за восстановление утраченного жилья, по-видимому, браться не стал, удовлетворившись казенной квартирой при Воспитательном доме, где состоял на службе.

Не было оснований сомневаться: Епархиальное ведомство справедливо решило поддержать Климента, раз ждать доброхотных даяний приходу было неоткуда. На выделенные деньги первым удалось восстановить и освятить в мае 1813 года наиболее чтимый Климентовский придел. С остальными дело затянулось, средства продолжали собираться по крохам, причем в самом обыкновенном восстановительном ремонте – о внутреннем убранстве никто больше не думал – приняло участие даже дворянство Костромы.

Между тем имя Козьмы Матвеева появляется там, где его меньше всего можно было ожидать – в архиве великого канцлера! Прихожанин Климента не занимает сколько-нибудь высокого служебного положения, тем не менее он служит и выполняет в том числе какие-то неизвестные поручения Бестужева-Рюмина. Время от времени его вызывают, что-то ему поручают и остаются довольны его усердием. Подставное лицо в строительстве Климента? Новый коллежский советник Воропаев? Но среди поручений, поручаемых Козьме Матвеевичу, есть и вовсе любопытные. В 1741 году он, по-видимому, становится своеобразным посредником между Бестужевым-Рюминым и правительницей принцессой Анной Леопольдовной. Без посредников будущий канцлер в это время обойтись не мог Формально он в опале, на деле правительница испытывает все большую нужду в его услугах. Матвеев пользуется в этой сложнейшей ситуации почти неограниченным доверием: проникать во дворец, передавать „в собственные руки“ важные бумаги – дело совсем непростое. Но если так, значит, неправ автор „Сказания“, утверждающий деятельное участие Бестужева-Рюмина в перевороте в пользу Елизаветы Петровны. А отсюда можно сделать и другой важный вывод: обстоятельства строительства Климента, сама идея обращения к нему связаны с перипетиями, пережитыми Бестужевым-Рюминым в связи с правительницей. Тихая и неприметная Анна Леопольдовна – кем же она стала в судьбе замоскворецкого Климента?

Дорогая Эмилия!

Ты, верно, ждешь от меня описания балов, придворных празднеств, концертов и маскарадов, о которых пишут все европейские газеты. Балы у нас действительно сменяются пышнейшими празднествами, а маскарады, захватывающие подчас весь город, – концертами. Но впечатления от них тускнеют рядом с постоянно кружащими слухами об арестах, пытках, казнях и всех ужасах застенков тайного сыска. Мне по-прежнему глубоко безразлична политика, и не моя вина, что не удается уберечься от толков, хотя все разговоры ведутся со всяческими мерами предосторожности, один на один и предпочтительно в экипажах или на прогулках. Стены, особенно дворцовые, внушают здесь, как и везде, мало доверия.

Я писала тебе о русских адептах польского короля Станислава Лещинского. Так вот, вскоре после смерти царевны Прасковьи был арестован художник Иван Никитин, а с ним вместе и вся его семья, оказавшаяся в тюремных казематах возвышающейся посередине Петербурга Петропавловской крепости. В руках тайного сыска оказались многие их единомышленники, среди них директоры московской и петербургской типографий, офицеры, ремесленники, купцы и даже духовные лица. Была обречена на заключение в собственном доме и жена брата художника. В течение года она со своими домашними вынуждена была питаться имевшимся в кладовых дома провиантом, не получая никакой помощи извне. Страже было предписано никого к дому не подпускать и никаких передач не передавать. Сейчас обитатели этого превращенного в тюрьму дома стали испытывать острый голод. Подобная мера принята императрицей Анной потому, что она хочет добиться от невестки художника показаний против него и новых имен участников факции, как называют здесь никитинскую политическую группу. Однако смелая женщина объявила, что предпочитает смерть предательству и целый год выдерживает характер, снедаемая страхом за судьбу мужа и всех родных. Если бы ты знала, дорогая, какой душевной силой обладают иногда самые простые люди!