Евгений Анташкевич - 33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине

– Переодевайтеся! – это сказала борода по имени Яшка.

Сорокин остался в комнате один. Он стянул с себя всё, что на нём было, надел бельё, рубаху и шаровары, поправил на плечах помочи и даже хлёстко щёлкнул ими, только вот не было сапог, и он стоял на полу босой, но пол был деревянный и тёплый. Он огляделся, кругом всё было хорошо, чисто и сухо, он сам был чист и сух, и он вспомнил последнюю трубку, которую выкурил. Он вспомнил то ощущение чистоты и лёгкости, которое испытывал, когда видел своих дорогих людей.

Он остался доволен тем, что сейчас видел вокруг и ощущал на себе; сыто отрыгнул огурцом, колбасой и хлебом, подумал, что неплохо было бы съесть чего-нибудь ещё, и сел.

– Ну вот, Миша! – сказал вошедший Гвоздецкий и, не глядя на Сорокина, начал раскладывать на столе бумаги. – Теперь с вами, наверное, уже можно разговаривать.

Через густую листву придорожных кустов Сорокин смотрел на песчаную дорогу, направо и налево расходившуюся перед его глазами. Он разглядывал свежие следы копыт, оставленные конным отрядом, судя по всему недавно прошедшим. Следы были с острыми краями и полны дождевой водой, и сам дорожный песок напитан водой лившего всю ночь дождя.

Вчера он пристроился на ночлег недалеко от этой дороги. После многих суток ходьбы по тайге он решил отдохнуть, чтобы сегодня встать со свежей головой. Вчера, ещё в вечерних сумерках, он нарезал лапника, веток, навязал пучками прошлогоднюю траву и построил сухой добротный шалаш. Предыдущие ночи он почти не спал: когда сильно уставал, находил какую-нибудь яму, накладывал лапника, лапником укрывался и спал столько, сколько выдерживали такую постель его бока. Сырые ямы стояли с талой от недавно сошедшего снега водой, но это и хорошо, потому что, не тратя много времени на сон, за относительно короткий промежуток времени он прошёл большое расстояние – во Владивосток и обратно, там встретился с нужным человеком и уже почти вернулся к границе. Вчера перед сном он доел галеты и вяленое мясо и допил спирт. Спирта оставалось много: чтобы заснуть, ему хватило бы и пары глотков, но он выпил всё с мыслью, что, мол, «если схватят, пусть пристрелят в бессознательном состоянии, пока сплю». Шальная мысль и неумная: если бы схватили, то или разбудили бы, или дождались, пока проснётся. Но – выпил и выпил!

Сорокин смотрел и думал, как перейти через мокрую песчаную дорогу, чтобы не оставить следов. Китайская граница ещё только в трёх верстах впереди, а в десяти верстах слева и в полутора справа советские пограничные заставы. Единственный способ не наследить – это найти такой участок, где лужи стоят поперёк дороги, желательно несколько подряд, тогда нужно прыгнуть в одну, потом в другую и так до противоположной обочины; но, сколько он видел и вправо и влево, на дорожном песке только заполненные водой наезженные тележные колеи, и изрытый копытами песок между ними, а откосы ровные, как выглаженные.

Михаил Капитонович смотрел. Пока он спал, мимо прошёл большой отряд, не меньше тридцати всадников. Ему не было дела до того, что это за отряд; он искал, как перейти на ту сторону. Но выходило, что это сложно. Он не мог допустить ошибки – в этой пустынной местности, где все населённые пункты остались за спиной на востоке, а ему надо в глухую тайгу к китайской границе на запад, и он не должен наследить на этой, мат-ть её в дышло, пограничной дороге.

Перед тем как переходить границу, они с Гвоздецким наблюдали за местностью почти неделю. Советские пограничники несли службу изрядно. Сама граница проходила по дикой тайге и значилась только на карте, а в тылу всё было настроено, как хорошие часы. От приграничных агентов приходили сведения, что основная работа у пограничников ведётся как раз на таких дорогах, где-то они их даже расширили и вновь насыпали песком, чтобы нельзя было преодолеть одним или двумя прыжками. Гвоздецкий советовался с местным стариком китайцем, тот сказал, что начавшийся дождь будет лить долго. Пока дождь лил, Сорокин прошёл тайгу от границы и пересёк такую же дорогу, а скорее всего, эту же, только южнее. Теперь надо сделать то же самое, только в обратную сторону, но спасительный дождь прошёл.

Он стоял, смотрел и мучился, что не может через пятнадцать минут оказаться далеко на той стороне и закурить, а очень хотелось. Он смотрел и в его сознании всплыли слова, которые он даже не мог вспомнить, откуда: «Вот уже кончается дорога…»

«Ага, – „кончается“! – с ухмылкой подумал он. – Как же?! Вот же она и не кончается даже вовсе!»

Жёлто-серый песок лежал перед ним мягким подъёмом от травы до колеи и был шире его шага и прыжка, а кроме того, он сам стоял на уровне гребня, и прыгать пришлось бы снизу вверх. «Кончается!..» – снова подумал он, посмотрел направо и похолодел: он услышал приглушённые шаги и сразу увидел, что из тумана, накрывшего кроны деревьев и низко нависшего над дорогой, выезжают конные фигуры. Он не заметил, что, размышляя о том, как преодолеть это препятствие, он почти вышел из зарослей. Он присел, попятился, за что-то зацепился, упал на спину, перекатился и затих, только надвинул на самые глаза лохматую бурую шапку.

По дороге в семи шагах медленно, на уставших лошадях, ехали казаки: «Кентавры!» Это слово вспыхнуло в голове, как воспоминание о когда-то уже виденном. Казаки шли медленно, один за другим. Через холку коня второго казака было переброшено человеческое тело головой сюда, к Сорокину. Тело висело в белой рубахе со связанными руками, безвольно болтавшимися в такт конскому шагу. Казаки были одеты, кто как – в гимнастёрки, простые крестьянские косоворотки, кожухи и овчинные безрукавки, однако по посадке, сёдлам, бородам и папахам Сорокин понял, что он не ошибся – это казаки. «Уссурийские!» – ещё понял он, потому что на нескольких были шаровары с жёлтыми лампасами.

Отряд «кентавров», человек тридцать – здесь Сорокин снова не ошибся, – тянулся мимо него минут десять. Казаки спали в сёдлах, некоторые, судя по тому, как они пошатывались, крепко выпили.

Сорокин лежал ещё минут двадцать.

Дорога освободилась, и слева только-только слышалось удаляющееся шлёпанье по мокрому песку конских копыт. Пока казаки ехали, он понял, что они возвращаются с ближней заставы. И понятно было, что они там делали. Свидетельством являлось тело, скорее всего красного пограничного командира, переброшенное через коня, и запах дыма, приплывший сюда на конских хвостах. Ещё бы узнать, который час.

От того места, где он сейчас находился, до границы осталась пара-тройка вёрст, и он может преодолеть всё это до наступления темноты, что и было задачей, только надо убедиться, что нет никаких догоняющих отряд отставших казаков, но для этого надо или сидеть и ждать неизвестно сколько, или идти им навстречу. Сорокин повернул направо и пошёл по тайге вдоль дороги.