Эдуард Филатьев - Портрет в черепаховой раме. Книга 2. Подарок дамы

– Последний холостяцкий бал? – с улыбкой осведомился Охотников.

– Как бы княгиня его не испортила! Вдруг заявится?

– Entschuldigen Sie mir bitte! – раздался вдруг голос, и перед кавалергардами появился мужчина в цилиндре, надвинутом на самые глаза, говоривший с сильным акцентом. – Простите меня, господа! Я совершенно случайно слышать. Вы говорить: бал, Апраксин. Я тоже должен туда ехать. Но я совсем не знать дорога.

– Это совсем рядом! – любезно обнадёжил незнакомца Краснов.

– Рукой подать! – добавил Охотников.

Сзади к кавалергардам приблизилась дама с вуалью на шляпе.

– Ich heisse baron Franz Berger! – представился мужчина и поклонился.

– Алексей Охотников!

– Егор Краснов!

– Охотников? – радостно переспросил мужчина. – Я не ошибайт?

– Нет, нет! – ответил штабс-ротмистр. – Охотников.

– Какая удача! – воскликнул мужчина.

В руке женщины, стоявшей за спинами кавалергардов, блеснул кинжал, и Охотников стал медленно оседать на тротуар.

– Алексей, ты что? – удивлённо спросил Краснов, подхватывая друга. – Боже, что это?

Краснов отвёл руку в сторону – с неё капала кровь.

– Я знаю… это награда… за наслаждения, – с трудом проговорил Охотников. – Скорее домой!.. Может… я ещё… выживу…

А в доме Апраксиных бал продолжался. Гостей заметно прибавилось. Среди них была и Наталья Кирилловна Загряжская с племянницей фрейлиной Натальей Загряжской.

– Значит, он императору нравился, раз он его в графы пожаловал? – спросила фрейлина.

– Нравился, да так, что Павел решил женить новоиспечённого графа Кочубея!

– На ком?

– На своей фрейлине Лопухиной. Вызвал Кочубея к себе и объявил ему своё высочайшее решение. Но граф тоже был молодец не промах! Не моргнув глазом, он объявил Павлу, что уже помолвлен и явился-де за государевым благословением. Император пришёл в ярость неописуемую! Но благословление дал.

– Но вы-то ничего об этом не знали?

– А что делать-то? Попавший в опалу граф покинул покои императора, пулей полетел к нам и упал в ноги: не погубите, дескать! И попросил руки Машеньки.

– А она что?

– Машенька, как оказалось, давно была к Кочубею сердцем расположена. В ноябре свадьбу сыграли. И тайком укатили в Дрезден. От гнева государева прятаться.

– Ой, смотрите, тётушка! – зашептала вдруг Наталья.

– Что?

– Княгиня-то как вальсирует!

– Батюшки мои! – разглядев Голицыну среди танцующих, тихо произнесла Загряжская. – Да с молодцем каким! Вот что такое княгиня Голицына! Захочет тряхнуть стариной, так гром – на всю Ивановскую!

Краснов и Лука Зыбин, слуга Охотникова, внесли штабс-ротмистра в комнату и осторожно уложили на кровать.

– Врача надо срочно, Лука! – произнёс Краснов.

– Никифор! – позвал Зыбин.

Из кухни вышел рослый парень и остановился в дверях.

– Лети за лекарем!

– Конрада… надо позвать! – еле слышно произнёс Охотников.

– Что, что? – не расслышал Краснов и склонился к Алексею.

– Конрада Стофрегена… Лейб-медика… Её Величества…

– Понял! – кивнул Краснов и повернулся к Луке. – Придётся тебе, Лука. Лети в Зимний. Спросишь Стофрегена. Собирайся, я записку напишу! Никифор, перо, чернил и бумагу!

Зыбин бросился собираться, Никифор принёс письменный прибор, Краснов сел к столу писать записку.

А в доме Апраксиных закончился очередной танец. Кавалеры принялись разводить дам по местам.

– Пойду, поздравлю княгиню с возродившейся молодостью! – пряча улыбку, произнесла Загряжская. – А ты, Наталья, не скучай! Вон, кажется, Оля Протасова!

И Наталья Кирилловна направилась к Голицыной. А фрейлина Наталья Загряжская бросила взгляд в сторону кавалера княгини. Издали хорошо было видно, как Наталья Кирилловна подошла к Наталье Петровне, что-то весело ей сказала, как Голицына рассмеялась и представила Загряжской своего кавалера. Женщины о чём-то оживлённо заговорили, а Гончаров, заметив фрейлину, направился к ней.

– Добрый вечер, мадемуазель!

– Добрый вечер, мсье!

– Я даже не знаю, как вас зовут.

– Наташа. Наташа Загряжская.

– А меня Николай. Николай Гончаров.

– Вот и познакомились!

– Спасибо его величеству!

– Кому?

– Его величеству Случаю! Ведь это же он толкнул меня дверью!

– В самом деле! – улыбнулась фрейлина. – И как поживает ваш ушиб?

Гончаров приподнял прядь волос со лба:

– И следа не найдёте!

Оба весело рассмеялись.

Вновь заиграла музыка.

– Николай! – раздался за спиной Гончарова голос княгини. – Вы что, не слышите?

– Что, простите? – встрепенулся молодой человек, поворачивая голову.

Перед ним стояли Голицына и Загряжская.

– Вы разве не слышите? – повторила княгиня. – Музыка! Танец!

– Да, да! – ответил Гончаров и повернулся к фрейлине. – Разрешите?

Наталья кивнула, и Николай повёл её в середину зала.

– Ах, вот оно как! – тихо ахнула княгиня.

– Такая нынче молодёжь пошла! – притворно вздохнула Загряжская. – На ходу подмётки срезает!

Лейб-медик Конрад Стофреген заканчивал перевязку Охотникова. Алексей застонал.

– Verzeihen Sie! Извините! – еле слышно произнёс доктор, продолжая бинтовать рану. – Ich wollte Ihnen nicht weh tun. Я не хотел сделать вам больно… Alles! Всё!

Строфреген взял руку Охотникова, пощупал пульс. Затем выпрямился и внимательно посмотрел в лицо кавалергарда. Тот находился в забытьи.

Лекарь перешёл в соседнюю комнату, где его с тревогой поджидали Краснов, Лука Зыбин и Никифор. Стофреген подошёл к тазику, чтобы обмыть руки. Никифор стал поливать из кувшина.

Все молчали.

Доктор вытер руки насухо, опустил закатанные рукава и сел к столу, чтобы написать заключение. И только тогда спросил:

– Значит, говорите, кто-то из толпы?

– Стояли, разговаривали! – начал вновь пересказывать подробности Краснов. – Вдруг сзади кто-то подкрался… Мы и не заметили, кто… И пырнул!

– Kaum möglich! – негромко произнёс Стофреген.

– Что? – переспросил Краснов.

– Маловероятно…

– Всё же на моих глазах!.. Многие видели…

– Ich zweifle!.. Я сомневаюсь…

– Почему?

– Весьма похоже на дуэль…

– Вот истинный крест! – размашисто перекрестился Краснов. – Да у него и недругов нет. Одни друзья закадычные! С кем к барьеру-то выходить?

– Я всё же напишу – воспаление. Чтобы не было лишних разговоров. И ненужных подозрений…

– Это опасно, доктор? – спросил Зыбин.

– Es ist schwer zu sagen… Трудно сказать. Будем посмотреть… Если через три неделя рана затянется, будет жить.

– На всё воля божья! – вздохнул Зыбин.

– Да! – согласился лекарь. – Gott weiss! Бог знает!

– Но вы нам тоже помогите!

– Конечно… Ich werde mein Moglichkeit tun. Постараюсь сделать всё возможное! Wenn es in meiner Macht steht. Если это в моих силах… Если не возражаете, я проведу эту ночь здесь.