Слава Телегин - Большая Книга. Том 1. Имперский сирота

Ровно в четверть восьмого вечера, в то время, как советские врачи спасали генсека Афганистана от яда, двадцать лучших советских парней из “мусульманского батальона” КГБ за считанные минуты полностью подавив шквальным снарядным огнем своих зенитных установок “Шилка” сопротивление двух тысяч бойцов охраны дворца, обеспечили беспрепятственное продвижение четырех БТРов со спецназом КГБ к новой резиденции Амина.

“Тадж-Бек” на тот момент представлял неприступную крепость для любых афганских мятежников. Это было еще и самое красивое здание во всем Афганистане, творение лучших немецких архитекторов начала двадцатого века. Дворец, имеющий не только величественные колонны и огромные окна в немецком классическом стиле, но и метровые стены, способные выдержать даже артиллерийский обстрел. Расположенный в нескольких километрах к югу от Кабула на высоком холме, окруженный заминированными террасами и парой вкопанных в землю танков, простреливающих все подступы ко дворцу, он был столь же неуязвим, сколь и прекрасен. Но только не для бойцов из групп «Гром» и «Зенит», которые находились в прорвавшихся во дворец БТРах.

К тому моменту воинская часть Кабула была уже десять минут как надежно блокирована двумя сотнями спецназовцев из мусульманского батальона, а ее командир, свояк Амина и, по совместительству, начальник Генштаба лежал на полу своего кабинета, истекая кровью от выпущенных в него в упор пяти пуль. Узел связи был взорван еще за два часа до этого. Помощи в Кабул прийти было неоткуда. И когда три БТРа “Грома-Зенита” (один во время прорыва все-таки подбила охрана дворца) остановились на площадке перед входом в “Тадж-Бек”, гвардия, охранявшая дворец, стала той последней соломинкой, за которую хватаются утопающие, но бесполезно – против этой соломинки сейчас был самый острый и неумолимый серп с герба Советского флага.

Амин проснулся. Он обнаружил себя лежащим на грохочущей кровати в своей спальне, с капельницами в обеих предплечьях. Память медленно возвращала недавние события вечера. “Что они мне льют?” – вяло подумал он. – Прозрачное что-то, наверное, физраствор. А почему так грохочет кровать? Или это у меня в голове от яда все перетряслось, как от взрыва? Амин попробовал приподняться над кроватью – и у него получилось. Он нажал выключатель, но света не было. Взрывы – это он четко теперь понимал – были не в голове, а снаружи дворца, и били по его стенам. “Надо звонить срочно Пузанову”, – подумал он. – Ах нет, сейчас же другой посол у советских, как его, Табаев, Табеев… – голова все не могла завестись на полную катушку. – Одно было понятно: надо быстрее вставать и выбираться отсюда. Этого у Хафизуллы было не отнять – какой-то киношной, суперменской живучести. В народе ходила история о том, как во время “покушения” на него в доме Тараки, инсценированного Джандадом, чтобы был повод для последующего переворота, от Амина отскакивали пули. Но там-то была имитация, а вот это и еще одно отравление с интервалом всего в две недели были свершившимся фактом. Выходит, и правда у него семь жизней? Ничего, еще не вечер, еще повоюем. Хафизулла не знал даже азов медицины и не понимал, как вытаскивается игла из вены, да и можно ли ее вообще сейчас вытаскивать? Поэтому он аккуратно, не обращая внимания на непрекращающуюся ни на секунду канонаду, снял флаконы с физраствором с фиксаторов, и, держа их в обеих руках, как гранаты, с болтающимися прозрачными трубками и иглами в венах встал с кровати и вышел в пустой коридор.

Четыре ЗСУ “Шилка”, со скоростью три тысячи четыреста снарядов в минуту каждая обрушивали на защитников дворца настоящий ад из стали и взрывающегося тротила. “Гром-Зенит” только что ворвался внутрь, и к аду, происходящему снаружи, присоединился еще ад внутри. Через вышибленные двери в холл дворца полетели гранаты, а через секунду в проем ворвались бойцы спецназа, непрекращающимися длинными очередями из «калашей» лишавшие защитников дворца даже малейшего шанса на выживание. Но это было на первом этаже дворца, а на втором в это же самое время Амин шел по коридору с иглами в венах и, подняв вверх руки с бутылками физраствора, громко звал Джандада.

«Хафизулла, идите сюда, мы тут» – внезапно услышал он голос своей жены, Патманы из конференц-зала. Стеклянная дверь открылась, но вместо Патманы Амин увидел советского врача, одного из двух, спасавших его парой часов ранее. Амин знал его. «Как же его зовут, Алексеев, кажется»… «Алексеев, – позвал он. – Помоги мне». – Из-за обстрела его голос не был слышен, но Алексеев его увидел. Пригнувшись, он подбежал к Амину, быстро осмотрел его и быстро вытащил иглы из вен, зажав ранки пальцами. Амин закрыл дверь в коридор, подбежал к окну на другой стороне зала, открыл его, набрал, сколько мог, воздуха в легкие и завопил в вечернюю пустоту, стараясь перекричать канонаду: «Это Амин! Найдите Джандада! Срочно звоните Якубу!»

В ответ ему прогремел очередной взрыв. Подавив сопротивление на площадке второго этажа, один из бойцов «Гром-Зенита» уже вбежал на нее и сразу же швырнул в коридор гранату. Вокруг все сотряслось, посыпалось разбитое стекло. Амин упал на пол, накрыл голову руками. Из всех звуков остался лишь звон в ушах. Когда слух вернулся, он услышал русский мат, раздававшийся в коридоре. Сомнений быть не могло – атаковали дворец именно советские, чьи руководители еще сегодня днем информировали его о том, как совершается переброска войск на его аэродромы. Амин все понял. Ждать помощи было неоткуда.

Он безучастно, как будто сторонний наблюдатель, следил, как Алексеев волочет его, взяв сзади через подмышки вглубь конференц-зала, где спрятавшись за барной стойкой, осторожно выглядывала Патмана с дочкой и младшим сыном. Абдурахмана, старшего, с ними вроде не было. Вечно он не на месте, когда нужно, подумал Амин, но тут же одернул себя: возможно его и в живых-то уже нет. Он обнял младшего, которого всегда любил особенно сильно – может быть потому, что младший вел себя точь-в-точь как он, когда ему было пять лет? Рядом был еще один советский врач с медсестрой, имен которых он не знал. Амин сидел на полу, обняв сына, а на глазах у него закипали и сразу же высыхали слезы ярости. Советские, которым он так доверял и на которых почти молился с молодых лет, как на Аллаха, теперь хладнокровно убивали его вместе с семьей и всей охраной. Ему снова вспомнились счастливо прищуренные глаза Нура Тараки. “Увидишь, какую страну мы построим с тобой, Хафизулла” – сказал он ему тогда в апреле на балконе, в широкой улыбке блестя золотой коронкой. Через разбитую стеклянную дверь конференц-зала Амин явственно услышал топот приближающихся спецназовцев. Через секунду из коридора кто-то громко и отчетливо крикнул: “Блядь! Яша! Отзовись!” Амин сильнее пригнулся за барной стойкой и прижал к груди своего младшего. Отзыва на этот позывной он, понятное дело, не знал. А еще через секунду что-то глухо звякнуло на полу совсем рядом. Потом комнату озарила яркая вспышка, и раздался грохот, впивающийся почему-то в его тело десятками огненных игл. Вся его жизнь, от рождения до сегодняшнего дня пронеслась перед внутренним взором за долю секунды, а потом в голове лопнул воздушный шар, такой же, как в детстве. Он любил их лопать на свои дни рождения, после того, как задувал свечки на торте. А потом наступила полная темнота.