Юрий Широков - Хочу, чтобы меня слышали! Книга 2. Золото Разрушителей

Такая вот война! Такие вот трагедии!

И во имя чего? За какие такие идеалы герои страны, умницы, интеллигенты убивали друг друга, а если выживали – погибали от рук палачей, занесенных мутным потоком гражданского братоубиения на высоты власти над одураченным народом? Народ, прозрев, разберется со временем, конечно, и воздаст должное памяти своих героических сынов.

Только в следующем веке, 15 июля 2011 года, в Томске торжественно откроют памятник генерал-лейтенанту Николаю Пепеляеву и его сыну, тоже генералу, Анатолию. На кладбище…

Пусть хоть так…

И на том спасибо…

Спите себе спокойно, защитники Родины, и простите нас, неразумных.

Пароход изрядно качнулся и замер, потеряв равномерное звучание движения.

Петр открыл глаза, но его взгляд не смог зацепиться ни за один предмет – вязкая мазутная темнота заполняла каюту, даже иллюминатор не радовал успокаивающим отблеском звездного сияния. Еще до конца не очнувшись от ночных грез, он вдруг почувствовал себя ужасно одиноким. Одиноким не именно в этом месте, не в этот временной отрезок жизни, а одиноким абсолютно, словно бы он остался один на один со всей планетой, со всей галактикой.

Только он, космический мрак и непонятный, какой-то неземной шум, болотным туманом заползающий в его мозг, вытесняя из головы воспоминания и чувства, место которых тут же заполняла липкая темнота, скрывающая в себе разложение и гнилость.

Одиночество уже не казалось страшным, это стало не главным. Просто стало почти неважным все, что было и что будет…

Спасительные цепи земных забот и устремлений, совсем еще недавно казавшиеся важными и значительными и от этого прочными и неразрывными, ослабли и не могли более удерживать на поверхности жизненного течения.

Он перестал бороться и разрешил себе раствориться в этом уже совсем не страшном, а даже желанном всеобщем мраке.

…И вдруг темный иллюминатор словно полыхнул огнем, превратившись в яркий, мерцающий разноцветными переливами фонарь. Он настойчиво позвал назад к жизни, и к Петру тут же вернулось желание жить.

Жизнь со всеми ее радостями и горестями, обязанностями и чувствами, желаниями и надеждами ярким пламенем звала из иллюминатора на волю.

«Пожар!» – мелькнула мысль, которая вытолкнула Петра из каюты на палубу.

Странно, но никаких признаков пожара он не обнаружил, та же густая холодная темная бездна покрывала окрестности.

Все было тихо и спокойно, только этот надоедливый космический шум звучал на палубе значительно явственнее, чем в каюте.

И вдруг в мгновение ока весь небосвод озарился разноцветием причудливо переплетающихся лент и полос.

В их сполохах из стекла иллюминатора проявилась внимательно смотрящая в глаза Петру чья-то искаженная страхом физиономия.

Петр, стоящий на палубе, отшатнулся и с трудом сообразил, что это его зеркальное отображение.

Между тем всполохи повторились, они начали появляться все чаще и чаще, становились шире и ярче!

– О боже, красота-то какая!!! Да что там красота – красотища! – по всему небосводу от края до края, переливаясь всеми цветами радуги, полыхал величественный огонь.

На этой огненной картине не случалось повторов.

Сложные композиции из искрящихся огненных лент, рассекающих небосвод, различной ширины полос, великолепных занавесей, пучков огненных стрел и многоцветного дождя бессистемно менялись, иногда замирая на мгновения, иногда переходя одна в другую.

Петр в изумлении наблюдал и слушал проявления этого одного из самых прекрасных чудес природы.

Да-да! Он именно слышал, и слышал явственно это завораживающее шуршание перелистываемых страниц божественного проявления… Это был шум движения солнечного ветра – потока невидимых частиц, покинувших в результате очередного взрыва корону Солнца, шум от их столкновений с частицами кислорода и азота земной атмосферы. Алый и зеленый шум создавали свечения пораженных частиц кислорода, фиолетовый – частичек азота.

Это было оно – таинство, называемое Aurora Borealis, северное или полярное сияние, названное так в честь римской богини утренней зари Авроры и бога северного ветра Борея!

– Увы! Наблюдать этот божественный знак дано не всем. Солнечный ветер проникает лишь в места, близкие к магнитным полюсам Земли на севере и юге. – От внезапно прозвучавшего за спиной человеческого голоса Петр вздрогнул и с неохотой обернулся к подошедшему незаметно иеромонаху Авелю.

Разговаривать не хотелось до ломоты в теле – накрыла какая-то паническая боязнь пропустить даже одну из картинок сияния.

– Доброй ночи, отец Авель, – холодно отозвался на голос монаха Петр.

– У нас на Руси подобную красоту можно лицезреть почти во всех местах вблизи Полярного круга. Сияния в народе прозвали пазорями или сполохами – от слова «зоря» и от слов «полошить», «тревожить», – невозмутимо продолжал говорить монах, ему явно хотелось втянуть Петра в диалог.

Петр незаметно поморщился от неудовольствия, что, впрочем, не осталось незамеченным въедливым монахом.

– Кстати, ведь до сих пор современные люди не научились предсказывать начало и окончание сияния, а вот среди эскимосов распространен миф, что полярное сияние можно вызвать свистом, а хлопком в ладоши – прекратить, – монах улыбнулся, громко хлопнул в ладоши, и сияние погасло.

– Что вы натворили! – интуитивно вскрикнул Петр и тут же осекся, извинившись: – Простите, ваше преподобие, засмотрелся. Ну прям как ребенок, – смущаясь, оправдывал он самого себя. – Надо же, поверил, что хлопком можно остановить такое.

– Да будет вам, Петр Михайлович, оправдываться. Поверьте мне на слово, некоторые личности в состоянии это делать, как бы фантастически это ни звучало. – Монах, будто успокаивая ребенка, положил руку на плечо Петра и слегка погладил его. – Я вижу, что вам, как и мне, не спится, поэтому дозвольте напроситься к вам в гости – уж очень хочется хотя бы одним глазком еще раз взглянуть на кинжал вашего младшего брата. Заодно я расскажу историю этой вещицы. Да и о сиянии можем поболтать…

Петр молча кивнул в знак согласия и жестом руки пригласил иеромонаха к себе.

В каюте, при свете яркого фонаря иеромонах, внимательно взглянув в глаза Петра, ахнул:

– Господи боже мой, да вы же серьезно больны, Петр Михайлович, дорогой! Нельзя же так себя изводить – надо лечиться. Вам, случаем, сегодня не приходили в голову разные фатальные мысли? – с тревогой поинтересовался Авель. – По глазам я вижу, что душа ваша неспокойна.

– Что было, то было – скрывать не стану, – признался Петр.

– Раздевайтесь и ложитесь в кровать, а я постараюсь вас подлечить. И не возражайте мне – я священник, а значит, врачеватель душ. А врачам отказывать нельзя, себе дороже, – тоном, не допускающим возражения, потребовал монах.