Юрий Горюхин - Шофёр Тоня и Михсергеич Советского Союза

Антонина прошла мимо набитой водителями бытовки Шишкина.

– Да не бил я его! – узнала она голос Загогуйлы.

– Ему чуть пятнадцать суток не дали, – начальственным баском Шишкина сказал, видимо, сам Шишкин.

– Триста грамм крови за один присест из такового маленького организма! – кажется, тенорок Шептунова, решила Антонина.

– При Брежневе кроме денег еще и стакан красного вина наливали?! – донесся до Антонины хор из нескольких удивленно-задумчивых голосов.

– Нет, ты только послушай, Антонина! Казахов в этой Алма-Ате всего ничего, ну от силы процентов двадцать пять! – скрипнула дверка шкафчика голосом Михаила Сергеевича, – мы им там сразу все телефоны отключили, всю милицию подключили, а они через сарафанное радио стали общаться, в институтах и университетах сорганизовываться! Вышли к зданию ЦК Казахстана со своей демагогией: «Даёшь ленинскую национальную политику!», «Требуем самоопределения!», «Каждому народу – свой лидер!» Это что, Антонина, гласность, демократия?! Они же меня перед западными товарищами в каком неперестроечном, брежневском свете выставляют?! Ну пришлось, конечно, рабочие дружины задействовать, внутренние войска, сухопутные…

Тревожно спал Загогуйла, ворочался во сне Шишкин, задумчиво смотрел в потолок Михаил Сергеевич, прерывисто посапывал главврач роддома № 3 Вехновский.

– Куда под колеса лезешь! – прошептал кому-то Загогуйла и погрозил свесившимся с кровати кулаком.

«Калмыков опять обещал рейд устроить, а вдруг сунет свой нос не только в несгораемый шкаф, но и в ведра пожарные? – переживал Шишкин и переворачивался на другой бок, – надо было эту проклятую бутылку домой унести, тем более у Лёли завтра годовщина свадьбы или послезавтра или послепослезавтра. Утром у тещи уточню, аккуратно, конечно, чтобы потом карга дочуре не пересказала, а то та поставит любимую пластинку про напрасно истраченные на меня молодые годы и, конечно же, про свою липовую задержку даже не вспомнит».

– Рая, а что, если эту сталинскую лепнину на потолке затянуть белым полотном? – спросил верного соратника Генеральный секретарь, – французы давно для этого виниловую пленку используют.

– Спи, Миш, спи, – ответила из соседней спальни Раиса Максимовна.

Вехновский вдруг перестал посапывать, внятно произнес: «Тужься!» и опять засопел.

– Тужься! – привычно приготовилась принять новую жизнь самая известная среди водительниц троллейбусов и трамвайных вагоновожатых Орджоникидзевского района акушерка роддома № 3 тетя Роза, – и как тебя, товарищ шофер, угораздило раньше срока рожать?!

Но Антонина в ответ потужилась и через мгновение отдала в большие теплые руки акушерки трехкилограммового мальчика. Тетя Роза подняла правой рукой красного сморщенного человечка за ноги, освободила ему указательным пальцем рот от слизи, хлопнула по попке и, когда он заорал миру о своем присутствии, усмехнулась:

– С почином, мамаша! – и добавила тихому застенчивому интерну Аленушке: – Смотри, Синицына, вполне себе доношенный. Что интересно, троллейбусные мамаши все время крикливых рожают, а трамвайные – сплошь одних молчунов. И еще запоминай: если недоношенный, то семь месяцев всегда лучше, чем восемь!

– Почему, Роза Ибрагимовна?

– Потому Синицына, что у восьмимесячных смертность в два раза выше, чем у семимесячных – статистика!

– Отдайте мне сына! – потребовала Антонина.

Михаил Сергеевич поздравил Антонину позже всех. Перед этим он выказал опрометчивое желание поговорить по телефону с трижды Героем Социалистического Труда диссидентом Сахаровым, и тому в нижегородскую квартиру полдня тянули телефонный кабель, подключали телефон, проверяли гудки, вежливо инструктировали. Но после задержки со связью и недолгого разговора с отцом русской водородной бомбы, генсек голосом Калмыкова все же объявил по радиоузлу уфимского троллейбусного депо номер два о премировании Павла Семеновича Шишкина и Василия Степановича Загогуйлы десятью процентами от оклада за плодотворный труд в достижении целей, поставленных перед страной партией и правительством.

– Два килограмма, девятьсот тридцать граммов, сорок девять сантиметров! – Аккуратно взяла на руки маленький сверточек Валентина Петровна. – Вот это богатырь!

– Мама, в нашем отделении я самого маленького родила, – попыталась возразить Антонина, но с легкостью согласилась: – Хотя, конечно, – богатырь!

– Ой, весь в Кольку, ну просто вылитый! – нежно приподняла белоснежный уголок свертка Валентина Петровна, – давай его Радиком назовем!

– Мама, но ведь дядя Коля стал к нам приходить на баяне играть, когда я уже школу заканчивала, – удивилась Антонина, хотела удивиться и по поводу Радика, но, заметив блуждающую на лице мамы тихую улыбку, решила, что сейчас не время рыть далекий арктический снег.

– Улыбается! Какая ты Тонька счастливая! – прослезилась подруга Люся и заботливо поинтересовалась: – С отчеством-то уже определилась?

– Нет еще, – задумалась Антонина, сравнивая благозвучность Семеновича и Павловича, – наверное, лучше Михайловича и не найти.

– Хм, – хмыкнул в крепкий кулачок потомственного комбайнера Михаил Сергеевич, хмыкнул слегка смущенно, но в целом одобрительно.

– Какого Михалыча, подруга?! – быстро перебрав в памяти все возможные кандидатуры, вытаращила на Антонину коровьи, с поволокой глаза Люся.

– Да так, – не стала напоминать о своем собеседнике и покровителе Антонина.

– Да выключи ты это радио! – раздраженно бросила Люся, вдруг осознав, что ее соседка по комнате вовсе не так проста, как она ее всем описывала.

«Загубин Радик Михайлович» – аккуратно вписала в свидетельство о рождении Матильда Крамарова. Протянула желтоватую плотную бумагу Антонине и, поправив тяжелые очки на носике-пипочке, равнодушно сказала:

– Училась я в третьей школе на Пушкина с углубленным английским с одной Загубиной.

«Мотя!» – хотела радостно вскрикнуть Антонина, но Матильда монотонно продолжила:

– Все время у меня домашние задания списывала.

«Ничего я не списывала! – решила не радоваться встрече Антонина. – И немецкий у нас в Иглино был мельче Шугуровки, кроме ауфидерзейна с хенде хохом ничего в голове не осталось». И зачем-то стала объяснять:

– Мы долго думали и решили назвать мальчика в честь…

– Да мне все равно, я после Нового года уезжаю из этой страны, – монотонно сказала Матильда, с ненавистью закрашивая черным фломастером фотографию Лёвки Сидорова, который до дома проводил, по телефону позвонил, на подпольный концерт группы «ДДТ» сводить обещал и так подло не расстроился ее отъезду.