Юрий Горюхин - Шофёр Тоня и Михсергеич Советского Союза

Люся удивленно посмотрела на подругу, а Михаил Сергеевич нахмурился:

– Не о том говоришь, Антонина, не о том! Мы, между прочим, с Рейганом не только о разоружении говорили, отныне повседневным и признанным пунктом повестки дня советско-американских переговоров станут права человека! Еще скажу: мы договорились, правда устно, что необходимо Варшавский блок и блок НАТО распустить – хватит воевать! Вот как приеду, так начнем распускаться, может, заодно и Прибалтику в свободное плавание отпустим – давно просятся – пусть себе.

– Ой, Михсергеич, родименький! – всплеснула руками Антонина, – страшно-то как! Не обманули бы нас американцы!

– Ты чего, Тоня?! – встревожилась Люся.

А Генеральный разнервничался:

– Ну ты, Загубина, как будто сговорилась с Ахромеевым! Ловушка! Обманут! На слово верить нельзя! Кроме вас тут что, одни дураки остались?!

– Привет, Загубина! – бодро сказал Ричард Ишбулдыевич, бодро входя в комнату.

– Здрасьте, – устало ответила Антонина, только что пришедшая со смены.

– Как жизнь?! – еще бодрее спросил Ричард Ишбулдыевич.

– Мы же утром перед выходом на маршрут виделись – ничего не изменилось, – Антонину стал утомлять физкультприветный тон коллеги.

– Н-да… – потерял темп коллега, – телевизор работает?

– Работает… – Антонина присела на кровать и мечтательно посмотрела на подушку.

– Тут это… – перешел к делу Ричард Ишбулдыевич, – Загогуйла говорил, что у тебя старый ненужный радиоприемник есть, на помойку собралась его выбрасывать. Так ты это, лучше отдай его мне!

– Он не ненужный, он – нужный, на помойку я его не хотела, я его слушаю, – речитативом проговорила Антонина.

– Да что там слушать-то, когда телевизор есть! – Ричард Ишбулдыевич быстро потерял терпение.

– Ну много чего, – сонно растягивая слова, проговорила Антонина.

– Например? – насмешливо спросил Ричард Ишбулдыевич и презрительно осклабился, – вот что сегодня ты такого услышала?!

Антонина вдруг встала и отчеканила:

– Я услышала, что в американском городе Лас-Вегасе негритянский боксер Майк Тайсон стал новым чемпионом мира в тяжелом весе, нокаутировав во втором раунде другого негритянского боксера Тревора Бербика!

– Ну ты, Загубина, даешь! – попятился к двери Ричард Ишбулдыевич.

Люба Лесопосадкина ходила вокруг Люси Крендельковой и наставляла:

– Зайди и потребуй! Так и скажи: «Библиотека создана не только для библиотекарей и председателей профкомов!»

Люся стояла у дверей библиотеки и не заходила, а только хныкала:

– Там этот… вожак комсомольский. Подшивку «За рулем» листает.

Но Люба не отступала:

– Вот так и скажи: «Не только для библиотекарей, председателей профкомов и комсомольских вожаков!»

И тут Люся преобразилась:

– Тоня!

Антонина, поддерживая рукой небольшой аккуратный животик, шла по коридору общежития в сторону Красного уголка, где Васька Загогуйла только что положил с разбоя шар в правую угловую лузу.

– Загубина! – еще раз крикнула Люся.

Антонина подошла.

Люба Лесопосадкина тут же приоткрыла дверь в библиотеку:

– Загубина, заходишь и требуешь: «Библиотека создана не только для библиотекарей, председателей профкомов и комсомольских вожаков!»

– А я умираю от Жанны Агузаровой! – донесся через приоткрытую дверь восторженный голос Сони Ивановой.

– Чего требовать-то? – спросила Антонина и бесстрашно добавила про себя, что очень ее, Лесопосадкину, недолюбливает.

– Что значит, чего?! – одновременно удивились Люся и Люба, – «Бурду», конечно! Так прямо им и скажи: «Я беременная, а библиотека создана не только для библиотекарей, председателей…»

Антонина распахнула дверь и шагнула в малюсенький читальный зал.

– У меня один знакомый, Рустик Кайбышев, – тоже из комскомитета – ездил в Оренбург на межобластное совещание, ну там возили их перед ужином туда-сюда, и в одном интернате, не поверишь, Сонь, музыкальный кружок организовали, в котором тринадцатилетние пацаны с такими голосами! – Саша Антонов сидел на столе рядом с подшивкой «За рулем» и размахивал руками.

– Соня! – твердо произнесла Антонина, – дай мне, пожалуйста, журнал «Бурда», ведь он не только для библиотекарей, председателей…

Соня, не сводя глаз с Антонова, достала из ящика письменного стола четыре журнала и все четыре, не сводя глаз с Антонова, протянула Антонине.

– Эти пацаны, не поверишь, Сонь, уже группу сколотили, «Ласковый май» называется, солист у них то ли Миша Шатунов, то ли Юра Ушатаев. Рустик Кайбышев кассету с их концертом привез, на два дня мне дал, хочешь послушать?

– Хочу, – без раздумий согласилась Соня и, возможно, сразу на два дня.

Антонина вышла.

На «Восьмиэтажках» Антонина притормозила на светофоре, в приоткрытую переднюю дверь легко протиснулся маленький, худенький Идрисов. Идрисов проскользнул в кабинку, присел около инструментального ящика и, сияя медным пятаком, которым не расплатился за проезд, радостно сообщил:

– Началось!

Антонина с трудом объехала перпендикулярно припаркованный «жигуленок» Жоржика Кукина:

– У меня тоже вот-вот начнется, сегодня последний день работаю, – и добавила в микрофон: – Следующая остановка «Дворец Орджоникидзе».

Идрисов потер руки:

– Казахи в Алма-Ате Советскую власть в свои руки берут!

– Как берут?! – Антонина открыла двери, прижалась животом к рулю и слегка зажмурилась.

– А так! Не захотели наши братья и сестры, чтобы Горбачев без народного спроса казахского Куняева на русского Колбина поменял! – стал заводиться Идрисов.

– Михаил Сергеевич – главный! Право имеет! – возразила Антонина, закрыла двери и объявила: – Следующая остановка «Улица Конституции».

– Кто главный?! Я сам, например, себе главный! Эх, молодежь в Алма-Ате Советскую власть свергает, а мы тут сидим в троллейбусах и ничего не делаем! Надо же тоже чего-нибудь требовать, собираться, протестовать, а то так и пройдет жизнь, как у пингвинов! Надо же бурлить, свергать, электрические провода рвать, троллейбусы переворачивать, поджигать и вообще! Как буревестники, альбатросы, грифы! – уже кричал Идрисов.

– Вы не выпимший? – осторожно спросила Антонина.

Идрисов окатил ее презрительным взглядом:

– Чего?! – дыхнул на Антонину трезвым перегаром омлета из пяти яиц, закушенным двумя головками чеснока и запитым полулитрами кофейного напитка «Утро», – у меня, к вашему вороньему сведенью, отгул, я триста граммов крови, чтобы зря не пропадала, роддому номер три сдал! А студенты в Алма-Ате, к вашему воробьиному сведенью, Советскую власть вместо зачеток в свой карман кладут! Да что с тобой говорить! Ну-ка выпусти меня, вон Васька с опущенными дугами ремонтников ждет, пойду его свежим воздухом свободы порадую.