Анатолий Самсонов - Параллель: операция «Вирус» и дело Понтия Пилата

– «Да, есть логика в рассуждениях Аркания. Она многое объясняет», – подумал прокуратор, вслух же сказал: – По этому вопросу достаточно. Перейдем к следующему.

– Следующий – Варавва. Везунчик Варавва. Ему 29 лет, не женат, происходит из хорошей семьи. Его отец торговал посудой, был уважаемым человеком. После смерти отца Варавва и зять – муж сестры – продолжили дело. Но скоро Варавва заскучал, бросил дело, стал гулять, но, что хуже, стал играть. Игроки дали ему почему-то латинское прозвище – Дивес (dives – богатый). Сестра пыталась образумить его, помогала ему, когда он спустил свою долю наследства. Но бесполезно. Он опустился, говорят, стал воровать. Попался. Убил стражника при попытке задержать его. Но, должен доложить, история эта темная. Физически он очень силен. Смышлен, азартен и авантюрен. Он отличается от обычных обывателей, и не потому, что хочет выделиться, нет. Он другой, особенный. Он быстро сходится с людьми, но его не всегда понимают и, по-моему, поближе узнав, начинают относиться с некоторой опаской. Живет, где придется, но всегда возвращается к Саре – одинокой женщине, проживающей в Верхнем Городе. Похоже, Сара любит непутевого Варавву и потому прощает ему все: и его длительные отлучки, и постоянные долги, и преследования кредиторов и многое другое. Вероятно, и он любит ее. По-своему. Наделав долгов и осев у Сары, он начинает искать возможность заработка, чтобы рассчитаться с долгами. Человек он, несомненно, неглупый и даже способный. Все, за что он берется, у него получается. Он и строитель, и гончар, и медник. Но как только он достигает успеха и рассчитывается с долгами, тут же теряет интерес к делу и берется за старое. И вновь все идет по кругу. Какое-то время он работал во дворце Кайафы. Менял черепицу на крыше, потом укладывал плитку вокруг дворца. Руки у него действительно хорошие. Говорят, что Кайафа предлагал ему постоянную работу при Храме. Но где там? Ушел. Сейчас у него после чудесного спасения период просветления. Вместе с зятем он уехал в Александрию за товаром.

– Что можете сказать о Саре?

– Очень красивая женщина. О ней говорят – шикса, она родилась от смешанного брака иудея с гречанкой. Очень чистоплотная и трудолюбивая женщина. Она швея. Шьет талифы, талесы, хитоны, синдоны, кефи, платки, покрывала и прочее.

Прокуратор поднял голову и посмотрел вверх. Солнце уже вышло из-за скалы и сожгло все очарование этого уголка.

– Пойдемте, Арканий, иначе мы изжаримся здесь.

Пилат накинул плащ и капюшон на голову. Арканий надел калиги и застегнул на себе свой тяжелый пояс с мечом и ножом. Пилат, глядя на меч, спросил: – Это не гладиус эспанус, не стандартный образец, верно?

– Да, это не стандартный образец. Этот меч выкован из дамасской стали. Она прочнее, поэтому можно сделать меч уже, но длиннее при том же весе.

– Да, да, я припоминаю. Еще диктатор Сулла в свое время интересовался и этой сталью, и оружием из нее. Сулла всегда питал интерес к оружейным новинкам. Но я не помню, почему он оставил это дело?

– Оставил, насколько мне известно, потому что убедился в невозможности организовать массовое производство из-за дефицита каких-то присадок или добавок к стали. Да и мастера – их мало, и они фанатики. Они готовы подставить головы под собственные мечи, но сохранить свои секреты.

За разговором поднялись на террасу дворца. Не было ни малейшего ветерка. От плиток пола веяло таким жаром, что воздух подрагивал. Прокуратор посмотрел в сторону залива. Бухту покидала и выходила в открытое море небольшая флотилия. С высоты Стратоновой Башни, расправив крылья, гордо и напутственно вслед ей смотрел императорский орел.

Прокуратор и Арканий направились к дворцу.

– Арканий, уже полдень – время прандиума, прошу Вас отобедать со мной. Потом я отпущу вас. Я думаю, к тому времени жара несколько спадет.

– Благодарю.

Войдя под своды дворца, прокуратор и его спутник по внутренней дворцовой лестнице спустились в помещение, вырубленное под дворцом в теле скалы. Это был довольно просторный округлый зал с высоким сводом, в котором были прорублены два туннельных окна. Туннели от свода зала шли под наклоном и заканчивались окнами южной стены дворца. Благодаря этим окнам помещение и проветривалось, и освещалось в дневное время мягким рассеянным верхним светом. Стены зала были условно поделены на четыре части и покрыты грубоватыми барельефами четырех культур. Восточная часть была посвящена месопотамской или шумерской культуре. Южная – египетской, северная – эллинистической, западная – римской.

Валерий Грат, предшественник прокуратора в этой должности, приведя Пилата впервые в этот зал, рассказал ему, что и город, и дворец были построены царем Иродом в честь Рима и в дар ему. Затем подвел Пилата к южной части зала и показал высеченный на каменной поверхности расплывчатый силуэт египетского бога Амона – Ра. Единственной четко очерченной деталью барельефа был глаз. В глазную впадину был вправлен отполированный, идеально круглый черный турмалиновый глаз. Глубина глазной впадины и размеры глаза были подобраны так, что в каком месте зала ты бы ни находился, взгляд божества был направлен на тебя. В яркую солнечную погоду его взгляд был спокойным и теплым. В сумерках становился грустным. При свете лампад блик на отполированной поверхности турмалина напоминал зрачок. Теперь это был взгляд из вечности, холодный и беспристрастный. В грозу при сполохах молний силуэт Амона на стене становился ясным и четким, глаза же не было видно вовсе, словно бог был недоволен и закрывал его. В восточной части на фоне шумерского орнамента Валерий показал Пилату еще более расплывчатую фигуру. Это, сказал он, иудейский ангел бездны, губитель Аваддон. Никто не знает, изображен он греческими мастерами по недосмотру Ирода и назло ему, или же это был замысел царя. Дескать, смотрите римляне! Помните, римляне! Я есть! И я здесь! И, если в свете молний Амон закрывает свой единственный глаз, не желая смотреть на разгул темных сил, то Аваддон, наоборот, широко раскрывает оба своих и смотрит издевательски и нагло, а кривая рожа изображает невиданно мерзкую ухмылку.

Убранство зала было простым. Большой рабочий стол и кресло размещались прямо под окнами свода как раз под фигурой Амона. Напротив, по диагонали располагался, как его называл прокуратор, «триклиниевый» отсек со столом и ложами вокруг него. Зачастую зал превращался в кубикул – спальню прокуратора. Рядом с рабочим и обеденным столами на стенах висели свитые из конского волоса бечевки, убегающие по закрепленным металлическим скобам в лестничный проем и по нему наверх к колокольчикам вызова прислуги. Каменный пол был покрыт чудесными коврами ассирийской работы. Они скрашивали каменную серость и тяжесть, придавая помещению жилой вид и уют. Этот зал, собственно, и был резиденцией прокуратора Иудеи. Здесь он работал с документами, здесь принимал посетителей и гостей, здесь и спал в холодное время года и в непогоду.