Нина Молева - Боярские дворы

По сравнению с братьями царицы Натальи Кирилловны Кирила Алексеевич Нарышкин представлял для Петра I гораздо более дальнюю родню, зато его связь с царем была личной и потому особенно тесной. Кирила Алексеевич еще во времена правления царевны Софьи назначается в 1686 году комнатным стольником царевича Петра, а в 1691-м становится кравчим — последним представителем этого вскоре отмененного высокого придворного звания. Не столько за заслуги или за родство, сколько в память о проведенных вместе детских годах дал ему Петр в 1690 году в вотчину село Покровское-Тешилово Московского уезда. Среди многочисленных соратников Петра I Кирилу Алексеевича отличали совершенно исключительная энергия, предприимчивость и редкие организаторские способности.

К. А. Нарышкин умел себя показать и во время Азовских походов, исполняя к тому же обязанности генерал-провиантмейстера при флоте. Передача ему Братцева могла явиться прямой наградой за эту службу.

А человеком К. А. Нарышкин был во многом и необычным и непростым. Люди начала XVIII века не тратили времени на взаимные характеристики, на попытки пристальнее вглядеться друг в друга, сообщать, тем более бумаге, какие-то замечания и наблюдения. Гораздо ярче говорят о них скупые и редкие письма, чаще в витиеватых оборотах еще не изжившего себя древнеславянского языка, реже — в простых и ясных выражениях. Именно таким редким по ясности и простоте выражения языком обладал Кирила Алексеевич. Умел сказать по делу, не тратя времени и бумаги, твердо знал, чего хочет добиться или о чем сообщить. Тем более что сохранилась не семейная переписка, а письма его к Петру, который бесконечно нагружал деятельного, исполнительного и на редкость решительного в своих действиях помощника все новыми и новыми заданиями. То требовалась от Нарышкина целая кампания — присылать суда и лодки в Нарву, Юрьев, Гдов, то должен он был составлять чертежи, то ждал от него в Петр Петербурге полков и подвод, то предписывал устраивать засеки и оборонительные линии. И все одинаково срочно, все «на вчерашний день», без промедления и отговорок.

Пробыл К. А. Нарышкин в 1697–1699 годах воеводой в Пскове, а в 1702 году укреплял больверк в только что взятом Нотебурге (позднее — Шлиссельбург). Годом позже «надсматривает» он строительство одного из обращенных к Неве бастионов стремительно растущей Петропавловской крепости, с которой начинается новая русская столица, и память о руководителе работ останется в поныне существующем названии бастиона — Нарышкинский. 1704–1710 годы К. А. Нарышкин проводит вдалеке от обеих столиц обер-комендантом Пскова, затем Дерпта, а в 1710 году первым занимает должность петербургского коменданта. Шесть лет сравнительно спокойной жизни — хотя бы на одном месте, в одном городе, и в январе 1716 года следует назначение московским комендантом — свидетельство нарастающего недовольства или, во всяком случае, явного охлаждения Петра.

Причин было множество, первая из них — одинаково горячие характеры Петра и его родственника. С годами Нарышкин все меньше сдерживается, все чаще проявляет мелочную задиристость, входя в споры даже с Сенатом. Такого рода пререкания приводят к тому, что Сенат, внимательно наблюдающий за настроениями Петра, идет даже на такую крайнюю меру, как отписка у Нарышкина его дворов в городе и деревень. Петр не вмешивается в решение Сената, но и не лишает московского коменданта его должности и власти.

Затевает Нарышкин и громкий судебный процесс со своими родственниками Плещеевыми о подмосковном Свиблове, составлявшем собственность его рано умершей племянницы «девицы Марьи Плещеевой», но и его проигрывает. И это при том, что Петр вводит его в число судивших царевича Алексея и поставивших свои подписи под смертным приговором.

Годы, в течение которых К. А. Нарышкин владел Братцевом, не были для подмосковного села благоприятными. Благоустроенность и богатство времен Б. М. Хитрово исчезли без следа. Судя по переписи 1704 года, исчезли дворы приказчиков и скотных, уменьшилось число дворовых. В Братцеве теперь числились «двор вотчинников, двор конюшенной, в нем 7 человек, задворных 5 дворов, в них 22 человека».

Неизвестный художник (далее — н.х.). первой четверти XVIII в. А.А. Нарышкина с дочерьми Александрой и Татьяной.

Со смертью в 1723 году К. А. Нарышкина Братцево переходит к его сыну Семену, родившемуся в год перевода отца в Москву. Сам не обучавшийся за границей, отец предпочел дать сыну домашнее образование, и современники единогласны в том, что результаты оказались превосходными. В ранней юности С. К. Нарышкин оказывается при дворе, получает чин камер-юнкера и безо всякого продвижения в придворной иерархии проводит все время правления Анны Иоанновны. Не исключено, что именно отсутствие честолюбия обеспечило ему сравнительно благожелательное отношение императрицы «престрашного взору», как о ней отзывались современники. Стареющий камер-юнкер никому не мешал, ни в каких придворных интригах не участвовал, ни на что, кроме спокойной жизни, не претендовал.

С приходом к власти Анны Леопольдовны у С. К. Нарышкина оказывается достаточно предусмотрительности, чтобы вообще оставить Россию и переждать сложные для царедворцев дни за границей. В результате, находясь в Париже, он получил от правительницы письмо с выражением монаршей милости, чин камергера, а от пришедшей несколькими месяцами позже к власти Елизаветы Петровны — почетное назначение русским посланником в Англии.

С. К. Нарышкин имеет от новой императрицы подробную инструкцию о целях своего пребывания, характере поведения, но остается по-прежнему равнодушным к возможности сделать блестящую карьеру. Он не скрывает нежелания менять приглянувшийся ему Париж, где у него завязались самые дружеские отношения с русским посланником, поэтом Антиохом Кантемиром, с Дидро, со скульптором, будущим автором Медного всадника Э. М. Фальконе. Он откровенно тяготится условиями дипломатической службы и с радостью уступает через полтора года место новому посланнику.

В середине 1743 года С. К. Нарышкин в Петербурге. Современники много говорят о его предполагаемом назначении — называются должности президента Академии наук или даже государственного канцлера вместо А. П. Бестужева-Рюмина. На деле все кончается тем, что Елизавета Петровна посылает С. К. Нарышкина встречать направлявшуюся в Россию принцессу Ангальт-Цербстскую Амалию с дочерью, которой предстояло стать Екатериной II, а затем дает своему родственнику звание гофмаршала двора великого князя Петра Федоровича — Петра III.