Анатолий Коридоров - Планета Крампус. Роман

Попритихший, без былого удальства, Рябов сделал пару шагов вперед.

– Рядовой Рябов, объявляю вам два наряда вне очереди. Во-первых, за номер антихудожественной самодеятельности, во—вторых, за неуставное поведение в строю. Лейтенант Одареев, в случае, если эти два наряда не окажутся реализованными на пути следования группы до места, прошу передать командованию, в чье подчинение поступит рядовой Рябов, эти наложенные на него взыскания.

– Есть! – коротко ответил лейтенант.

И вот над пустынными путями Смычки разнеслись звуки поверки.

– Афанасьев… Я! Артюхов… Я! Бояринов… Я! Бабаян… Я! Карташов… Я!

Алексей, услышав эту фамилию, напрягся. «Да это же… – вдруг словно обожгла его память. – Да это же, похоже, он, тот самый охранник… Что с немцем тогда… Вот бедолага…». И, повернувшись в сторону шеренг, начал внимательно всматриваться в лица штрафников. „Ну точно, вот он“, – воскликнул про себя Алексей, встретив глазами знакомое лицо. – Вот ведь, не повезло парню из-за ерунды. И вроде бы и не виноват… Ну надо же!».

Отъезжающие заняли места в вагонах, паровоз дал протяжный гудок, оповещая всю Смычку, вплоть до привокзальной территории, о своем отъезде из Нижнеруднинска. Между путями остались стоять два капитана, старшина и четверо бойцов с винтовками и автоматами.

Пошли вторые сутки, как поезд покинул Нижнеруднинск. Он шел по просторам России, то выжимая из своего железного нутра все силы, шумно стуча колесами на стыках рельс и рассеивая за собой клубы дыма, то выстаивая на железнодорожных узлах, подолгу дожидаясь заветной команды: «Путь открыт!».

Все тридцать шесть, а точнее, тридцать восемь человек, если считать еще и сопровождающих, оказались размещенными в одном вагоне, примыкающем непосредственно к локомотиву. Последний вагон шел порожним. Только лейтенант Одареев да Алексей знали о том, что там хранилось стрелковое оружие.

Сразу вооружать отправляемых на фронт штрафников поостереглись. Но оружие прихватили. И часть обмундирования, которое тоже находилось там же, во втором вагоне.

Над поездом обрывками синело небо, то тут, то там проглядывавшее сквозь рваные облака. Изредка землю баловало своим нечастым появлением солнце. Тогда загорались нежной зеленью поля и луга, рассыпались серебром поверхности речушек и озерец, исчезали таинственность и непроглядность густых лесов.

И чем скорее приближался поезд к конечному пункту своего следования, тем больше ощущались и нетерпение, и тревога среди вынужденных его пассажиров. Все томились ожиданием неизвестного будущего. Что оно несет, каким оно будет? Сутки назад разговоры в вагоне имели непринужденный, развлекательный характер: звучали из разных уст смешные и часто непристойные мужские анекдоты, забавные байки, правдоподобные, но затейливые истории, вызывавшие всеобщий смех и оживленные обсуждения. А сейчас разговоры стали много тише, охватывали только небольшие группы слушателей и рассказчиков. И темы этих разговоров отражали неуклонно приближающуюся боевую реальность.

– Я говорю дружку, Алехе, значит, – это рассказывает двум своим напарникам рядовой Махота, тот самый «не дезертир», что выступал в строю перед вагонами, – ну, че ты трясешься! Выкинь, говорю, глупые мысли из башки. В бой надо, говорю, идти без этого, говорю… Без всяких надумок ненужных в голове. А ты трясешься, говорю… Убьют, боюсь… Не надо об этих вещах думать вообще, а то точняк кокнут.

– Ну и точно, – Махота прокашлялся в кулак. – Командир закричал: «За мной, вперед!». Рота поднялась в атаку… Ну и Леха, понятно, тоже «Ура!» кричал. Но недолго. Зацепило Леху. Благо не насмерть.

– И ведь который раз это, – с огорчением вздохнул Махота. – Никак себя побороть не может. Хоть кол на голове теши.

– А я вот тожа… Перед боем весь трясусь… – признался один из слушателей Махоты. – И дождать не могу, коды она, атака проклятушша, начнется. Хуже нет, коды ждешь… Ну, а уж коды началось, тоды все… То ись тоды обо всем забывашь. Чесно слово. Для меня главно – начала дождать. Вот ждать да догонять для меня – хуже нету, – заключил рассказчик.

– А вон тот, – ткнул пальцем в угол вагона солдатик, подсевший незаметно третьим собеседником Махоты, – это наш, свойский мужик, Нахимчук. Тот от предстоящего боя тоже всегда сам не свой ходит. И вроде мужик боевой, прямо рубаха-парень, а вот перед боем найдет уголок поукромней и крестится, и крестится. Знать, на Бога полагается. Убережет, стало быть, он его – надеется.

Рассказчик затянулся цигаркой и закончил:

– И ведь помогает ему Бог-от. Уж в таких переделках бывал, а ни разу даже не царапнуло. Нешто есть он, Бог-от?

– Как знать. Можа и есть, – подхватил второй рассказчик, повествовавший только что, как он ждать да догонять не любит. – У меня мама с тятей верущие. Кажный день утром и вечор молитвы читають да поклоны кладуть… Ну а как без Бога-то жить?

– Так, стало быть, ты и сам веришь в Бога-то? – спросил кто-то из сидящих вокруг.

– Дак как веришь – не веришь… Вот знать ба точно, что он есть. А то все говорять… Молются… Все слова, слова… Можа и есть он, Бог-от. Шут его знат.

На повороте занесенный ветром малый клуб дыма из трубы паровоза уже в который раз заполнил пространство вагона. По вагону раздались возгласы недовольства, матерная брань, началось хаотичное движение.

– Не довезут нас едак-то! – кричал кто-то. – Угорим нахер.

Двое возились с дверью, чтобы раздвинуть ее.

– Ну чего вы там возитесь! Задыхаемся ведь. Копуши.

Но вскоре волнения по этому поводу улеглись. Вагон проветрился быстро. И по новой начали раздаваться со всех сторон доверительные разговоры, воспоминания, житейские и армейские истории.

Справа от двери на нижней полке сгруппировалось до шести человек бойцов. Оттуда слышались шумные взрывы хохота, частые восклицания «Ой, не могу! Ну надо же!» – и неудержимые «Хха-ха-х-а, ггы-ы-ы – ы…».

Алексей невольно прислушался к шумному веселью говорливой кампании. Оттуда неслось:

– А нас на передовую. Нас! Туда! Едритт-т-т т-твою Машку за ляжку… На передок, значит…

Кто-то, слышно было, пытался одернуть говоруна:

– Да тише ты. Чего расхорохорился на весь вагон… Гляди, лейтенант вон…

– А чего, я верно говорю, – ерепенился рассказчик. – Фронты трещат по всем швам, а нас… Нас на передок… Ишь ты!

И с приблатненной интонацией напел:

– Хх-а-а…

Алексей, услышав и поняв, чей же это голос, а это был голос Рябова, уже решил пресечь непристойный разговор. Он приподнял голову, оперся руками под собой, чтобы поднять тело, как вдруг услышал: