Даниил Корнаков - Один я здесь…

– Вот так младший братик! Вымогатель!

Умоляющий взгляд мальчонки все же выполнил свое предназначение.

– Хорошо, твоя взяла, – Клаус сел на корточки. – Живо на борт!

Довольный Тоби пулей прыгнул на спину старшего брата и крепко схватился за его шею.

– Пристегнуть ремень! – скомандовал Клаус.

– Есть!

– Надеть шлем!

– Есть!

– Руки на штурвал!

– Есть!

– Приготовиться к взлету!

Удерживая братика за покорябанные ноги (госпожа Неприятность и он были лучшими друзьями), он начинает бежать.

– Дрынь! Дрынь! Дрынь! – Клаус всеми силами пытается изображать работу мотора. – Дры-ы-ынь!

– Выше, Клаус! Выше!

Ноги отрываются от земли, и та все больше удаляется. Он пари́т, как настоящий самолет. Среди пушистых облаков, среди ясного неба, пока Тоби, сидя на его плечах и заливаясь смехом, просит взлетать его выше и выше, выше и выше…

Заиграла музыка. Ее рождал каждый камушек в округе, ею пропитались синее небо и бесконечное море, бушевавшее внизу. Он узнал эту мелодию, перерастающую в тоскливое завывание. Она медленно проникает в его нутро медленно и распространяется все глубже и шире, как случайно упавшая капля чернил в чистой воде. Музыка приближается к апогею, чернила заполняют весь океан! Оркестр воет, кричит от безумия.

Клаус спотыкается, и младший брат падает, больно ударившись коленкой. Мальчишка плачет, но он не слышит его крика, потому что музыка оглушает.

Ему хочется плакать, господи, как же ему хочется зареветь прямо здесь и сейчас!

И вот он проснулся. От осознания того, что все это было лишь сном, сердце бьется так, будто еще находилось там, в этих чудесных грезах. В месте, где он свободен и снова летает. В месте, где он увидел своего маленького братика Тоби.

Но теперь он снова здесь, в затхлом подвале, у черта на рогах. Старик наклонился над ним, замечает одинокую слезу, которую Клаус спешно пытается вытереть (он не покажет ему свою слабость, не покажет!), но проклятые руки по-прежнему связаны. Как же это бесит! Он хочет освободиться, хочет просто выпрямить руки, положить их на штурвал и улететь отсюда как можно дальше!

Неожиданно для Клауса старик понимающе кивает, поджав губы.

– Ко мне тоже они приходят во снах, – сказал он на своем непонятном языке. – Извини, что разбудил.

От русского веяло морозной прохладой: румяные щеки, влажная борода, стало быть, он пришел только что. Когда тот зачерпывал кружку воды, Клаус посмотрел на полку с банками – луч света коснулся последней, шестой банки в ряду, и так третий день кряду. Получается, что он уходит и возвращается почти всегда в одно и то же время.

Старик, приподняв повязку, осмотрел раненую ногу.

– Ну что, Ганс. Все вроде бы зер гуд, нога выглядит лучше. Но до полного выздоровления тебе еще далеко.

Родное «зер гуд», пускай и с ужасным акцентом, заставило спокойно выдохнуть.

– Ладно, пойду приготовлю пожрать, – последнее слово он выговорил отчетливее, чтобы Клаус смог его разобрать. Уж это слово он запомнит на всю жизнь (как же он надеялся, что она не закончится в этом подвале). – Ты представляешь, куница чуть ли не сама в кулёмки прыгает! Почти каждый день хотя бы по одной тушке удается взять. А на днях Борька учуял одного свежего! Ушел в завал, гад, пришлось выкуривать, а это дело, знаешь ли, трудное, сначала надо… Хотя чего я тут снова распинаюсь, ты же ни хера по-русски…

Когда старик закончил бормотать и начал подниматься по лестнице, Клаус окликнул его и сказал слово, выученное им на днях:

– Спасибо.

Дед остановился, спустился на ступеньку вниз и обернулся в сторону пленника.

– Спасибо, – сказал еще раз Клаус и кивком указал на раненую ногу. Словосочетание «зер гуд» так сильно его взбодрило, что он напрочь позабыл о прежнем гневе в адрес старика. Все же если бы не он – лежать ему сейчас примёрзшим к фюзеляжу.

В ответ тот лишь кивнул, после чего ушел наверх, оставив дверцу подвала открытой.

9

Минуло пять дней с тех пор, как немец очнулся. Лишь тогда Сергей сообразил, что осталось у него одно неоконченное дельце в лесу. Чтобы сделать его, вышли они с Борькой ни свет ни заря. По пути заодно решил проверить кулёмки. Бродя по выверенной тропинке, он осознавал, что самую малость привязался к пленнику, который своим присутствием хоть как-то разбавлял каждодневную рутину. Говорил бы еще хоть маленечко по-русски, гад! Поболтали бы о чем-нибудь. Впрочем, несколькими словами он уже владеет, а там, глядишь, и заговорит не хуже наших. Парень он, как ни крути, сообразительный. В летчики других не берут.

Не давал ему покоя еще один факт, вызывающий лёгкую оторопь: его схожесть с Максимкой. Это не ограничивалось только цветом глаз и волос или круглым лицом. Сергей долго не мог понять, что же именно напоминало ему в немце сына, пока тот давеча не сказал «спасибо». В эти секунды глаза заблестели, а взгляд сделался таким доброжелательным, что на мгновение он подумал, будто перед ним и правда Максимка. Только он умел смотреть таким взглядом.

Наконец, спустя пару часов пути, он вернулся к месту крушения истребителя. Махина эта, порядком засыпанная снегом, выглядела удручающе. Она казалась огромной птицей, свалившейся с неба ему на голову, а не куском металла, еще недавно летавшего в воздухе.

Сергей подошел к месту второго пилота, где находился холмик снега. Убрав его, он убедился, что труп еще на месте. Разве что лицо было изуродовано холодом наряду с ранами, что оставили ему местные птицы или другие мелкие зверьки. Более крупные, по-видимому, добраться до него не смогли.

Он приложил немало усилий, чтобы вытащить мерзлое тело, застывшее в сидячей позе, из кабины: он использовал лопату и вытаскивал с ее помощью тело, как глубоко осевший в земле сорняк. Замерзшая форма немца по ощущениям напоминала кусок стали. Да и сам труп был тяжелее своего обычного веса и походил на каменную статую.

В кобуре у пилота Сергей заметил пистолет. Попробовал его вытащить, но все без толку – тот напрочь примерз. Плюнул он на него и решил оставить так, как есть. Карманы у фрица оказались пустыми – ни тебе фотографии родных, ни документов – ничего.

С трупом Сергей долго не возился и захоронил его возле ближайшей ели, заранее выкопав там могилу. Сделал он это скорее из жалости, нежели по другим причинам. Пускай и фашист, но кто его знает, может, прежде чем им стать, человеком он был хорошим? Да и негоже это, чтобы труп вот так валялся в лесу, неподалеку от хибары, поскольку ненароком хищников может привлечь. А Сергею жуть как не хотелось иметь дел с ними. Он и одним серым постояльцем был сыт по горло. Волк вот уже несколько дней охаживал его хижину кругами, все набираясь смелости подойти поближе. Но то ли Борька, то ли он сам своим присутствием не подпускал зверя к порогу. Так он и бродил неподалеку, лишь изредка давая о себе знать клочками шерсти, оставленными на ветках или снегу.