Даниил Корнаков - Один я здесь…

– Жрать, – старик съел сухарь, как бы подтверждая свои слова, а затем, потерев живот, сел на корточки и изобразил на лице усилия. – А вот это вот – срать! – после чего он напрягся и изобразил выделение газов.

После этой нелепой сцены – сидящий на корточках старик и он, привязанный к столбу, – оба они посмотрели друг на друга. Все, что себе позволил Клаус, это тихонечко ухмыльнуться, хотя глубоко в душе хотелось засмеяться как следует от подобного зрелища.

Старик тем временем не унимался, продолжая уроки русского языка.

– Сапоги, – сказал он, указывая на пару берцев, снятых с Клауса.

– Запоги.

– Бутылка.

– Бутылька.

– Вода.

– Вота.

На последнем слове он непроизвольно облизался, и старик обратил на это внимание. Он зачерпнул кружку воды и помог тому напиться. Половина растеклась по подбородку, но этого было достаточно, чтобы утолить жажду.

Клаус уловил нечто во взгляде старика, когда тот поил его. Промелькнуло в этих влажных глазах на мгновение то, что он назвал бы отцовской заботой. От осознания этого мурашки побежали по телу. Старик тоже поймал себя на этом и поспешил придать лицу привычный угрюмый вид.

– Ладно, немчура, пойду сготовлю твою любимую овсянку. И если ты, падла, вздумаешь тут рожу кривить…

Через полчаса – Клаус был не уверен, но предположил, что прошло именно столько, – русский вернулся с миской овсянки. На вкус она была пресная, и жрать ее было занятием не из приятных, но зато она просто на ура утолила чувство голода.

Клаус услышал лаянье пса. Стало быть, этот старикан точно не один, у него хотя бы есть собака. Это надо учесть. Но все же по-прежнему держать ухо востро – рядом обязательно могут быть другие. Нужно учитывать любую мелочь, если он хочет сбежать отсюда. Вот только как это сделать? Руки у него крепко связаны, левая нога по-прежнему ноет от боли – на ней далеко не уйти.

«Сперва нужно оценить обстановку, – подумал он, – понять, когда русский выходит из хибары, как долго отсутствует. Нужно учитывать малейшие детали, только тогда ему удастся разработать план побега».

Этот поток размышлений навел на интересную мысль, которой он сам удивился. Она все это время лежала у него под носом, но он старательно не обращал на нее внимания:

«Почему он спас меня, перед этим бросив умирать? Что заставило его передумать и вернуться, как будто ничего и не было? Совесть замучила? Нет, здесь нечто другое…

И еще. Каким образом он умудрился залатать его ужасные раны?» Клаус помнил, что было с его ногой, когда он очнулся посреди ледяного леса.

– О чем думаешь, Ганс? – Клаус уловил вопросительную интонацию. – Козни против меня замышляешь? Я же вижу, как лоб у тебя морщится.

– Зачем спас меня? – кивком он указал на перевязанную ногу и осознал – русский не поймет ни слова, но вопрос этот так терзал его изнутри, что он на мгновение забыл про языковой барьер.

Старик уловил его взгляд и кивнул.

– Понимаю, это не марля, не бинты… Но чем богаты, тем и рады. Тут тебе не госпиталь с хлопающими глазками медсестричками, – следующую ложку овсянки он съел сам, перепачкав седую бороду. Клаус почувствовал, что его тошнит. – Поэтому пока так. К тому же нашим ребятам будет все равно, каким я тебя отдам, хе-хе. Им же главное… – он постучал ложкой себе по затылку, – …что у тебя там, в твоей головушке светленькой. И ты вообще мог бы сказать спасибо за то, что я тебя спас. Лучше бы я тебя оставил там подыхать, не пришлось бы рубашек на тебя изводить столько. И водки.

И вновь Клаус не разобрал ни слова из сказанного. Когда этот идиот поймет, что разговаривать с ним на русском не имеет никакого смысла?

– Какой же ты идиот. Жалкий старикашка, от которого воняет, как от свиньи. Ты знаешь, что такое душ? Или мыло? Тебе не мешает воспользоваться ими.

– Предположу, что ты благодаришь меня за то, что я целую ночь провозился, спасая тебе жизнь. Ну, в таком случае – битте! Или как бишь там на вашем…

Старик бросил ложку в пустую тарелку и встал во весь рост. Только сейчас Клаус заметил, что он был довольно высоким, чуть ли не под два метра ростом.

– Ну что, Ганс, пора и честь знать… Куница сама себя не поймает. И да, кстати, пока не забыл.

С одной из полок он достал небольшой эмалевый таз и бросил под ноги Клаусу.

– Это тебе для посрать, хе-хе.

Через секунду подвал снова погрузился во мрак, освещаемый лишь светом из щелей в потолке. Затем раздался скрежет – старик передвигал что-то тяжелое, видимо, ту самую допотопную буржуйку, возле которой он очнулся, – и удаляющиеся шаги. Наступила тишина.

Клаус обратил внимание на полоску света на стене и запомнил расположение – третья банка слева на полке. Он размышлял о том, как сбежать из опостылевшего подвала, при этом всей душой надеясь, что делать этого не понадобится, поскольку верил, что совсем скоро придет помощь. Ему разрежут путы, возьмут под руки и выведут отсюда, а затем он окажется за штурвалом самолета и снова будет парить в небе.

Господи, как же ему хотелось оказаться там, среди облаков.

8

Он был свободен.

Истребитель, в кабине которого он сидел, был с ним единым целым. Стоило ему сделать вдох, как мотор начинал рычать пуще прежнего. Или подумать о том, чтобы уйти направо, как самолет начинало кренить именно в ту сторону.

Внизу, между сизых облаков, он увидел бесконечную водную гладь. Океан тихо напевал утреннюю мелодию, наполняя спокойствием его слушателей. А затем где-то там, в глубине, он увидел гигантский силуэт кита в окружении своих более мелких сородичей.

– Клаус, смотри! Смотри! – раздался голос позади.

На крыле летящего самолета он увидел младшего брата, стоящего в полный рост. Длинные русые волосы трепыхались на ветру. Молочные зубы ярко выделялись на фоне красного личика.

– Киты, Клаус! Там киты! – он манил его к себе рукой. – Иди скорей сюда!

Клаус отпустил штурвал и осознал, что истребитель летит сам по себе. Крепко ухватившись за переднее стекло обеими руками, он покинул кабину пилота и осторожно направился к брату. Со стороны он напоминал канатоходца, рассчитывающего каждый шаг. Ноги словно удерживал невидимый магнит, и хождение по крылу летящего самолета было относительно безопасным. Наверное…

– Ты видел китов? Видел? Какие большие киты!

– Тоби, я же говорил тебе, чтобы ты не гулял тут один.

Мальчик виновато сжал губы и сложил руки вместе.

– Ты злишься на меня?

Клаус отмахнулся.

– Да черт с тобой.

– Ты выругался! Я все расскажу воспитательнице! А если хочешь, чтобы не рассказал… – Тоби вытянул руки в стороны.

Вдруг Клаус заметил, что теперь он больше не на крыле самолета. Вокруг него, как из-под земли, образовался скалистый берег на севере Германии. Одно из тех мест, что изменило его жизнь. Лицо ласкает утренний бриз, волны с грохотом вонзаются в прибрежные скалы и отступают в Северное море.