Даниил Корнаков - Один я здесь…

Сергей докурил цигарку, потушил ее о табурет и задержал взгляд на немце. Со стороны это выглядело так, словно он осматривал картину в музее, подмечая разнообразные детали в ней.

– Вот что, Ганс… – сказал Сергей и встал с табуретки. – Раз ты у меня в гостях, я хочу, чтобы ты усвоил два важных правила…

Сергей подошел к немцу почти вплотную, ткнул его в грудь и произнес по слогам, точно учитель начальных классов:

– В моем доме ты должен вести себя хорошо, ферштейн? – охотник указал в сторону остывающей овсянки и кружки с водой. – Если хочешь получить это… – он снова ткнул пальцем в него, на этот раз помягче, – …будь паинькой. Гуд, ферштейн?

Немец по-прежнему снисходительно смотрел на Сергея.

– Ферштейн или не ферштейн, едрить твою налево?

Не сразу, но все же фриц ответил:

– Ферштейн.

На лице Сергея образовалась улыбка, скрытая за космами бороды.

– Гуд, гуд. Правило второе… – он указательным и средним пальцем левой руки изобразил бегущего по земле человечка. – Даже не думай убежать! – для пущей убедительности он ударил ладонью по левой руке, изображающей побег. Немец смотрел на него как на чудака.

Сергей поднял указательный палец вверх и начертил в воздухе круг.

– Там сплошной лес и снег, – он обхватил себя руками так, будто замерз. – И холодрыга там такая, что тебе в твоем Берлине и не снилась…

При упоминании Берлина немец приподнял плечи. Кажется, то было единственное слово, которое он понял.

– Даже если ты каким-то чудом выберешься отсюда, а меня прикончишь… – эти слова Сергей также попытался изобразить языком жестов: он указал на немца и пальцами показал бегущего человечка, после чего провёл указательным пальцем по своему горлу, изображая нож, – …то далеко не уйдешь. Здесь в округе нет ни одного человека – только я. И только я знаю, как выбраться из этого леса. Поэтому, Ганс, если решишься сбежать или прикончить меня… – Сергей вновь поднес к горлу воображаемый нож, – …считай, ты покойник. Зимушка родненькая позаботится о тебе, пока там будешь наворачивать круги… Станешь таким же мерзлым, как и куница в моих кулёмках…

Ни одна мышца на лице немца не пошевелилась. Он по-прежнему уперто смотрел на охотника.

– Это ты ферштейн, Ганс? – крикнул Сергей так, словно у немца были проблемы со слухом.

– Меня зовут не Ганс… – сквозь зубы проговорил тот.

– Так, что ты там пробубнил, меня не волнует. Все, что мне нужно, это услышать от тебя четкий ответ: ты ферштейн или не ферштейн?

Желваки на лице немца заходили ходуном.

– Ферштейн, – тихо произнес он.

– Громче, Ганс! Я не слышу.

– Фертшейн! – крикнул он.

– Вот и славно, – сказал Сергей и сильно хлопнул его по спине. – Уверен, ты будешь паинькой до тех пор, пока мы с тобой не отправимся в путешествие, где я отдам тебя нашим ребятам. А там уж они пускай сами по твою душу решат… Ну а теперь давай-ка кушать.

Сергей взял с табуретки миску с кашей и зачерпнул горку овсянки.

– Придется с тобой как с маленьким, из ложечки. Развязать тебя не могу, ты у нас парнишка бойкий. Каша не бог весть какая, на воде варил. Туда бы сейчас маслица и сахарку, но, сам понимаешь, излишкам нет места на промысле. Здесь главное – голод утолить. Так, Ганс, разевай пасть…

Но немец явно не желал пихать в себя содержимое ложки. С отвращением он смотрел на водянистую овсянку.

– Разевай пасть, говорю, – нетерпеливо произнес Сергей. Ложка в его руке задрожала.

Немец открыл рот и позволил себя накормить.

– Ну вот, можешь же, когда…

Но Сергей недоговорил. Мгновение спустя куски каши оказались на его лице и стекали вниз, теряясь в жестких волосах бороды. Выплюнувший еду пленник уверенно смотрел на охотника и произнес:

– Жри это сам.

– Вот, значит, как… – Сергей рукавом свитера вытер смесь слюны и овсянки с лица. – По-хорошему, стало быть, не хочешь… Ну будет тогда тебе по-плохому.

Он встал с места, взял в руку кружку и вылил ее содержимое на немца.

– Посмотрим, как ты запоёшь через денек-другой без воды и пищи. Землю жрать будешь…

Охотник подобрал миски с кружками и пошел в сторону лестницы. Увидев, что Сергей покидает его, немец испугался и закричал ему вслед что-то на своем. Что именно, Сергей, разумеется, не имел ни малейшего понятия, но, судя по тону, ничего хорошего. Но ему было плевать.

Когда он закрыл дверцу, вновь погрузив погреб во мрак, немец еще продолжал истошно кричать.

4

– Пошел к черту, старый хрен!

Клаус Остер, лейтенант первого воздушного флота люфтваффе, был вне себя от злости. Обычно он не давал волю эмоциям и всегда сохранял хладнокровие, столь необходимое для любого бравого лётчика, но теперь больше не мог терпеть: он кричал что есть сил, используя все известные ему ругательства родного языка, прекрасно при этом осознавая, что русский старикашка не понимает ни слова, но ему было все равно. Клаус кричал, чтобы побесить его, показать, что он не лыком шит и не собирается выполнять его дурацкие наставления. Он не пойдет на поводу у какого-то русского, от которого еще и воняет за версту чем-то едким и кислым.

Была и еще одна причина, по которой Клаус кричал, не переставая. Он пытался отвлечься от жуткой боли в правой ноге, обмотанной грязным тряпьем и пропитанной запахом тухлятины. Внутри бедра будто копошился рой насекомых.

– Я убью тебя, слышишь? Убью!

Он старался не думать о боли, но та со временем стала лишь сильнее. Истинного немецкого солдата не должны заботить такие мелочи… Но, черт возьми, как же ему было больно. Когда русский спустился в подвал и предложил то, чем обычно кормят свиней, он всеми силами старался терпеть жжение в ноге и не подавать виду.

Единственное, о чем жалел Клаус, так это о том, что ему не удалось выпить воды, которую этот вонючка вылил на него. Незаметно для старика он языком слизал пару капель, стекших со лба, но жажду этим не утолить. Господи! Он никогда в жизни не ощущал такого изнеможения, как сейчас. Горло было сухим, как кора высохшего дерева в центре пустыни. Он готов был выпить что угодно, лишь бы эта сухость наконец исчезла.

– Выпусти меня отсюда, скотина! – не сдавался он.

Помимо жажды и боли в ноге его мучила мысль: что, черт побери, произошло? И где он?

Последнее, что Клаус помнил, это как пилотируемый им истребитель Fieseler Fi 167 издал кряхтящие звуки и начал терять высоту. Что-то неладное произошло с двигателем – Клаус предположил это, когда впереди него образовалось черное облако дыма – и с высоты в две тысячи метров самолет начал стремительно падать. Вместе с майором Штефаном (где, кстати, он? выжил? сколько же вопросов!) они бросили все попытки вырулить самолёт и приняли решение приземлиться. Но густой лес без малейшего пустого пространства все значительно усложнил.