Владимир Нестеренко - Обманутые счастьем

– Добрый батареец, – заговорил офицер, молчавший до сей минуты, – какую артиллерийскую науку знаешь?

– Повозочным был, снаряды подносил.

– Искусство наводчика знаешь?

– Нет, ваше благородие, не довелось. Гуторили, я шибко заметная фигура, яко генерал, неприятель легко засечет и вдарит.

Офицер улыбнулся, вскинул брови.

– Слышал, у тебя орловские рысаки есть, продаёшь?

– Пока только развожу с компаньоном.

– А если к тебе закупщик приедет из армии, продашь?

– Продам.

– Цену знаешь?

– Под седло – сто восемьдесят рублей. Уступлю на червонец.

– Точно! Батареец – хозяин добрый. Можешь быть свободен.

– Есть! – ответил Евграф и повернулся на выход, прикидывая прок от такого разговора, не находя его.

– Вези справку немедля, – подхлестнул его старшина.

Евграф выскочил из конторы, как из парилки, хлопая полами кожуха, прогоняя жар, скорее не телесный, а душевный, который обваривал его до пота. В то же время по спине катались мурашки озноба, особенно при вопросе о метриках.

– Ну, что? О чём тебя пытали?

– Срочно, Стёпа, метрику на дочек надо везти в управу. От я, дурень, сколько раз в Карасуке бывал, всё недосуг метрику выписать.

– Метрика тебя оборонит от призыва?

– Похоже. Его благородие о конях интересовался, хочет закупить. Цена им – под двести целковых. – Ты, Стёп, оставайся, а я побёг в Карасук.

Евграф оседлал своего лучшего рысака, сказал перепуганной Одарке, что спешно едет в Карасук за метриками дочерей, выпил кружку воды, заливая жажду, прихватил полуаршинный нож, достал червонец из ларца и умчался по снежной изрезанной полозьями саней дороге, хрустящей под копытами орловского скакуна, сея искристую морозную пыль. Гнал не шибко, застоявшаяся лошадь сама шла резво и охотно, словно чуяла нетерпение хозяина.

В Карасуке оживление, как на празднике. Возле уездной управы Евграф увидел толпу молодых людей с имперским знаменем, портретом государя и лозунг – «Даёшь сибирский призыв!» Какому-то говоруну, стоящему на ступеньке крыльца, толпа проревела «Ура!», а трубач, блеснув медью трубы, заиграл хорошо знакомый марш «Прощание славянки». Евграф проехал мимо, к церкви. У ворот привязал лошадь, от неё валил пар, он накрыл круп попоной и торопливо, крестясь и ломая шапку, распахнул высокие двери. Батюшки на месте не оказалось, но внимательный дьяк, расспросив, в чём дело, кивнул головой, сказал:

– Мне и придётся тебе, сын божий, писать документ. Не волнуйся, батюшка явится, а метрики готовы.

Купив у дьяка свечи, он поставил перед образами в светильники за упокой своим почившим родным, за здравие живущим, помолился и стал терпеливо ждать. Дьякон прошёл через амвон и скрылся за дверью, где хранились церковные метрические книги.

Солнце уж падало к горизонту и только тогда у Евграфа всё устроилось. На минуту заглянул в трактир, чтобы выпить кружку пива, съесть сунутые за пазуху в узелке домашние пироги. Подмораживало, хотя на северном небе висели белесые тучи, но с юга и востока вызрела бездонная холодная синева. Наездник плотнее запахнул кожух, глубже натянул шапку, опустив уши, и выехал за околицу. Здесь собирался длинный обоз, возчики звонко перекликались, собираясь шумной компанией двинуться из Карасука в Зубково. Везли в лавку товары. Евграф пристроился с ними, безопаснее. И надежнее в ночь, если что. Беспокоило волчье урочище с глухой и глубокой балкой. Склоны балки затянуты густым смешенным лесом. Всюду непролазные тальниковые, черёмуховые, боярышниковые заросли. Уплотняли непроходимость колючий шиповник да тальник, увитые ожерельем хмеля. Словом глушь – прекрасное место для волчьего логова. Урочище пересекали по темноте. Из глубины чащобы раздался протяжный вой. Головной извозчик пальнул в ту сторону из дробовика.

– Ишь, не угомонились, проклятые. Нынче на лихого всадника напали. Аль не слыхал, что без ружья скачешь? – полюбопытствовал он у Евграфа, соскочив с воза, чтобы размяться.

– Земля слухом полнится, у него кобыла была жерёбая, тяжёлая. Подо мной рысак орловский, а на поясе тесак полуаршинный, враз серого завалю.

– То-то ты с нами увязался.

– Вы зараз подгадали. Веселее. За компанию, друже, и монах женился.

Пройдя урочище, Евграф попрощался с обозниками и пошёл вперёд рысью, давя носками валенок стремена, давая волю рысаку, чующему родную усадьбу.

Утром – к старшине. Во дворе пусто. Заволновался. Однако Степан рассказал, что забрили всех двенадцать человек. Трое добровольцев. Белый свет желают посмотреть. Через три дня сбор и – на подводах в уезд, а далее в Барнаул на сборный пункт. Там врачебная комиссия, стрижка, формирование команды, посадка на поезд и – к океану. Старшина ждёт метрику.

– Вот метрика на каждую дочурку, нехай ей будет стыдно. Свезу немедля.

Пётр Антонович жестом руки усадил Нестарко на стул напротив себя, принял документы из рук Евграфа молча, но с укоризной во взгляде усталых глаз. Прочитал, крикнул писаря и, когда тот вошёл, передал метрику, сухо сказал:

– Перепиши в дело и верни метрику Нестарко. Едва не загудел, Евграф Алексеевич на войну. Отстояло земство тебя, заменив добровольцем из числа ссыльных. Продолжай трудиться.

– Премного благодарствую, – конфузливо, теряя дар речи, проговорил пересохшим языком Евграф.

– А, чего там, это мои обязанности. Хочу знать приходилось ли тебе объезжать молодых рысаков?

– А как же! – воскликнул азартно Евграф, польщенный вниманием старшины, и тем, как он называл его по батюшке. – С тятей мы первые наездники в уезде. Его, как знатока и лекаря скота, часто приглашал на это дело местный помещик. Так и повелось до последу. Тятя всегда меня брал в помощники. Я в седле дюже усидчивый.

– Вот и хорошо. Офицер, что закупает лошадей для армии, нуждается в таком помощнике. Будет у вас с Беляниным торговать рысаков. В Карасуке на ипподроме объезжать. Я прошу помочь ему, согласен?

– С открытой душой, Пётр Антонович. На какой срок?

– Пятидневка, не меньше. Он возьмет тебя на своё обеспечение: питание, ночлег. И даже суточные выдаст.

– Ото! – вновь воскликнул Евграф, переполненный чувством благодарности к старшине. – Пятидневка против неизвестности военной, как капля в море. У меня компаньон надёжный, за хозяйством доглядит.

– Договорились. Сегодня по полудню офицер будет у нас, я доложу ему о твоём согласии, – старшина встал из-за стола, прошёл к Евграфу, вскочившему со стула, энергично пожал руку собеседнику, – теперь ступай к писарю, а после полудня наведайся ко мне снова, сведу с офицером.

Евграф, покончив дело у писаря, разгоряченный разговорами и теплом конторы, выскочил на мороз в приподнятом настроении. Торопливо прошёл к лошади, упал в сани и весело понукнул Гнедого, заторопился обрадовать Одарку новостями.