Мариам Тиграни - Картвелеби. Книга вторая

– Калишвили, у тебя нет выбора, – ласковым голосом заговорила maman и взяла непутёвую дочь за руку, – если ты не выйдешь за Исхана Башировича, то больше никогда не найдёшь себе мужа. Это твой последний шанс.

– Но какой он? – захлюпала носом горемычная невеста, – Исхан Баширович?

Дариа Давидовна застыла с непроницаемой улыбкой на лице в надежде подобрать нужные эпитеты. Ничего ужаснее этого мгновения ей не пережить до самой смерти!

– Какой-какой. – Пока мать медлила, Софико пожимала плечами и, заиграв так, что кошки бы позавидовали, зашептала: – Обычный жених. Какие они бывают? Хромой, молчаливый, на десять лет тебя старше. А приданое за тебя просит!.. Как царицу тебя выдадим.

– Что за напасть эта девчонка! – вспылила княгиня, терпение которой всё-таки лопнуло, и торопливо поднялась на ноги. Ламара округлила глаза и, схватив мать за рукав платья, всё время повторяла: «Это правда, маменька, правда?! Вы за такого меня отдаёте?!».

Кивнув младшей дочери на дверь, Дариа Давидовна с облегчением осознала, что ей не придется и дальше насиловать свои уши, из которых вот-вот полилась бы кровь. Софико, очень обрадованная полученной свободой, юркнула за угол быстрее, чем закончились бессвязные рыдания сестры, а деда проводила её глубоким вздохом. Уже на лестнице она, правда, услышала, как мать сорвалась на Ламаре:

– Об этом надо было думать, когда ты встречалась по углам с женатым мужчиной!..

– Но, деда!..

– Ты выйдешь за Исхана Башировича и будешь ему хорошей женой. Разговор окончен!

Подслушав и эту часть, Софико искренне пожалела сестру. Княжна знала, что поступила плохо, потешаясь над горем даико, и совесть всерьёз замучила её, пока она спускалась по лестнице во двор. Надеясь поскорее убежать от ненавистного фортепьяно, девушка использовала довольно грязные методы, но чем яснее она ощущала морозный декабрьский воздух на щеках, тем меньше ей хотелось думать об этом. Свобода, вай ме, свобода!..

Стояло свежее зимнее утро, и Софико, не помня себя от счастья, остановилась на крыльце, чтобы насладиться им. Впопыхах она накинула на себя пальто, но, не застегнув его до конца, умчалась вперёд по саду. Мажордом, не теряя времени, подбежал к ней и спросил, что случилось. Она ответила ему только спустя время.

– Веди сюда моего Бурого, Иванэ. – Она одарила его блестящей улыбкой и обескуражила бьющей через край энергией. – Я так по нему скучала!..

Бурый был любимым конём княжны и её лучшим другом в те времена, когда она убегала от родителей и сестры в бескрайнее поле за Мцхетой, где наслаждалась одиночеством. Дариа и Константин знали об её чрезмерном увлечении лошадьми и не очень-то его одобряли, но разве калишвили что-то докажешь? Они знали не понаслышке, какой преданностью отличалась младшая дочь ко всему, к чему от души привязывалась. Если вы найдете путь к её сердцу, то точно из него не выберетесь.

Правда, доверчивостью она не отличалась и довольно придирчиво выбирала круг общения, но новым веяниям поддавалась без труда. Ох уж эта открытая для всего мира юность!..

– Вы уверены, что вам не нужно сопровождение, ваше сиятельство? Да и холодно нынче. Не простудитесь? – спросил конюх, поддерживая Бурого за поводья возле калитки в открытое поле. Софико без труда забралась на мужское седло и положила Иванэ в карман несколько монет. Только бы молчал об этом!..

– Я справлюсь, любезный, – сердечно заверила его княжна и, коротко кивнув, пришпорила коня. Она честно выждала, пока «любезный» не ушёл обратно в дом и, оглянувшись через плечо на розовевшую вдали Мцхету, остановила Бурого. Спрыгнув на землю, она стала проворно расплетать ненавистные косы. Собрав горстку шпилек и заколок на ладони, девушка спрятала их в карманы и пару раз встряхнула светло-русой копной волос. Ветер трепал их и, откинув голову назад, она наслаждалась моментом сполна.

– Ну, генацвале 6 6 Генацвале (груз.) – Друг , – шепнула она Бурому на ухо. – Поскакали!..

В жизни младшей княжны Циклаури находилось не так-то много радостей, от которых она сама бы получала удовольствие. Балы, чаепития и бесконечные разговоры о браках утомляли её до смерти, зато в единственном месте, где она могла быть собой, не водилось ни единой человеческой души. Ей становилось душно в светском обществе, но дышалось безгранично легко среди деревьев, лошадей и птиц, и, чувствуя под собой верного друга, Софико испытывала прилив сил.

«Братья бы поняли меня, – подумала она с горечью, привязывая коня у ели. Облюбовав это местечко, она застелила на траву одеяло и села на него, наслаждаясь утренней свежестью. – Шалико уж точно».

Деда ужаснулась бы, увидев, как дочь сидела на холодной траве зимой. Она бы сказала: «Встань сейчас же, бесстыдница, а то застудишь себе чего-нибудь!.. И как ты будешь рожать детей? Что тогда скажет твой муж?!» Дети, муж!.. Неужели в этой жизни нет ничего интереснее?

Странные для кавказской девушки мысли посещали Софико, и она сама это понимала, но справиться с собой так и не смогла. Чем старше она становилась, тем яснее понимала, как отличалась от других барышень своего круга. Прыткий ум тянулся к приключениям, она мечтала вырваться на свободу из душной золотой клетки, испытать себя, стать где-то полезной!.. Оставить, наконец, свой след! Хорошо же братьям, они – мужчины, а для мужчин все пути открыты! Не хочешь воевать, можешь быть дипломатом. Не хочешь и этого, уходи в науку, в медицину, в астрономию, физику! Стань кем угодно, только не сиди на месте! Если уж тебе повезло родиться мужчиной…

«Повезло родиться мужчиной!». Эта мысль пронзила княжну в самое сердце, и ей сделалось больно. Её руки сами потянулись к припрятанному за пазухой листку бумаги, который она получила ещё вчера, но до сих пор не распечатывала, ожидая подходящего момента.

Явные различия между социальным положением мужчин и женщин не остудили её пыл, а лишь всколыхнули изобретательность. Да, Софико знала, что была слишком юна и неопытна, чтобы изменить устои, которые закладывались на Кавказе веками. Однако во все времена находились люди, которые так или иначе обходили эти правила, и всё равно делали то, что хотели.

Ваграм Артурович, главный редактор и издатель «Кавказского мыслителя», писал:

«10 декабря 1887 года

Уважаемая Софико Константиновна!

Или, быть может, мне лучше обращаться к Вам, согласно ставшему столь популярным псевдониму – Никандро Беридзе?

Решайте сами, княжна, я готов принять любой вариант. Теперь, когда наша газета зацвела, будто роза в апрельскую капель, мне остается только пасть к Вашим ногам и извиняться за то, что не верил в Вас раньше. Я надеюсь, что Вы в добром здравии и не скучаете. Впрочем, в последнем я сомневаюсь, зная Ваш неусыпный, занятой ум. Я так же спешу в который раз заверить Вас, что тайна Вашего псевдонима умрёт вместе со мной. Несмотря на то, что я довольно небрежно упоминаю его в обращении к Вам с первых же строк, я далеко не так беспечен в реальном общении. Вы и сами это знаете.