Владимир Волкович - Побеги древа Византийского. Книга первая. Глубинный разлом

Ах, Поссенхофен, чудесное имение на берегу живописнейшего озера, окружённого лесистыми холмами! Выезжая туда с семьёй на лето из строгого баварского Мюнхена, Елизавета попадала в совершенно другой мир. Именно это дивное место она считала своей родиной. Здесь можно было запросто заходить в крестьянские дома, где её хорошо знали и любили, без страха брать в руки любую крестьянскую живность. Она упросила отца устроить рядом с их домом небольшой зверинец. Отец научил Елизавету рисовать, и вскоре никого уже не удивляло, когда принцесса уходила далеко в луга, чтобы запечатлевать в альбоме цветы и облака, плывущие над её маленьким раем.

Считая месяцы, оставшиеся до дня свадьбы, девушка с грустью понимала, что даже если она вернётся сюда в будущем, то никогда уже не будет так свободна, беспечна и жизнерадостна… Детство кончилось.

Свадьбу назначили на апрель. Накануне будущая императрица прибыла в рыцарскую академию на окраине Вены, откуда по традиции невесты императоров торжественно въезжали в столицу.

Вечером от сильного волнения Елизавета расплакалась.

– Сиси, что с тобой? – занервничала Людовика, боявшаяся, что с дочерью случится припадок и свадьба будет отложена. – Соберись, девочка моя, ведь это радостный день!

Елизавета согласна кивала головой, но рыдания её не прекращались. Вокруг бегали нянюшки, подавали воду и напитки, но никто не мог успокоить девушку.

Однако к утру невеста всё же смогла взять себя в руки и в карете, расписанной самим Рубенсом, выехала в Хофбург – зимнюю резиденцию Габсбургов, где её встречал император. Оттуда молодожёны направились в церковь на венчание.

На Елизавете было роскошное платье, её великолепные волосы украшала подаренная свекровью диадема. Трепещущая в ожидании предстоящей церемонии, Елизавета, выходя из кареты, зацепилась за её дверцу, и диадема едва не упала с головы.

– Наберись терпения, – шепнул жених, – мы быстро забудем весь этот кошмар.

Но кошмар для молодой императрицы только начинался. Буквально с первых дней восшествия на престол она почувствовала себя словно в мышеловке. Вот только шанса изменить свою жизнь для неё уже не существовало. Быть императрицей – это навсегда.

Свекровь со свойственной ей жёсткостью начала лепить из тонкой, нежной, чувственной девочки некое подобие сфинкса – свою копню. Дворцовая жизнь и отношения между приближёнными к императорскому двору показались Сиси ярчайшим проявлением притворства и лицемерия. А важнейшему правилу, господствовавшему над всем этим царством цинизма, – «казаться, а не быть» – Елизавета в силу своего характера следовать была не в состоянии. Она дичилась всех и вся, никому не доверяла, выказывая почти неприкрытое презрение.

Через два дня после свадьбы Франц уже работал в своём кабинете в Шёнбрунне по раз и навсегда заведённому распорядку.

– Милый, – пыталась достучаться до супруга Елизавета, – ты даже представить себе не можешь, как мне тяжело!

– Пойми, Сиси, это принятый ещё моим дедом дворцовый этикет, который необходимо соблюдать, находясь на имперском троне.

– Но твоя матушка ограничила круг моего общения аристократическими семействами – двадцатью тремя мужчинами и двумястами двадцатью тремя женщинами. Эти люди скучны и неинтересны!

– Я очень люблю тебя, Сиси, но я уважаю свою мать, которая заботится о государственных интересах и о нас с тобой. Наберись терпения! Постепенно ты привыкнешь, а потом мы с тобой отправимся путешествовать.

Елизавета была в полном отчаянье, она не знала, чем занять себя, и часами сидела перед клеткой с попугаями, пытаясь научить их говорить.

Через две недели после свадьбы она написала стихи:

Когда императрица родила дочь, свекровь тут же забрала её в свои покои и назвала собственным именем. Елизавета пришла в отчаянье, душа её испытывала неимоверные муки, она была на грани нервного срыва.

– Сиси, родная, что с тобой? – как-то обратил на неё внимание император, оторвавшись от постоянного просмотра бесчисленных документов, в которые был погружён целыми днями.

– Ничего, милый. Я просто схожу с ума.

– На тебе лица нет! Что-то случилось?

– То, что случилось, уже не исправить, – загадочно произнесла она.

– Я могу чем-то помочь? Ты не просишь меня ни о чём.

– Как я смею? Ведь для этого ты должен оторваться от государственных дел.

– Говори, я выполню любую твою просьбу!

– Я хочу поехать туда, где прошло моё детство, где я была счастлива…

Только тогда Франц Иосиф, серьёзно опасаясь за здоровье любимой жены, увёз её в имение Поссенхофен. Лишь там он увидел на всегдашнем печальном лице своей Сиси счастливую улыбку. Радость переполняла её. Она бродила по полям и лугам, как в детстве, беседовала с простыми крестьянами, дышала чистым воздухом окрестных лесов. И никому не рассказывала о своей жизни в императорском дворце Вены. Лишь с Хеленой, старшей сестрой, которую ей всегда ставили в пример, состоялся такой разговор:

– Завидую я тебе, Сиси. Ты теперь императрица! Все почести. И власть.

– Ах, Хелена, радуйся, – ответила Елизавета, – я спасла тебя от очень невесёлой участи и отдала бы всё, чтобы прямо сейчас поменяться с тобою местами!

– Неужели тебе так плохо живётся? А я была уверена, что ты в раю, – не поверила Хелена.

– Да, так и живётся, – ответила ей Сиси и добавила: – Если это можно назвать жизнью.

Через год Елизавета родила ещё одну дочь, и так же, как и первую, её забрала к себе свекровь. Императрица впала в ступор, перестала разговаривать. Тут взбунтовался всегда молчавший в таких случаях император:

– Маман! Я требую прекратить вмешательство в мою семейную жизнь!

– Я забочусь только о тебе и о целостности государства. Твоя жена и твоё потомство принадлежат империи.

– Моя жена и мои дети принадлежат в первую очередь мне! Отныне наши дети будут находиться в моих покоях!

София окончательно поняла, что сын стал взрослым и её влияние на него закончилось. Она объявила открытую войну невестке, и отношения между ними стали крайне напряжёнными.

Через год императорская чета совершила поездку в Венгрию, взяв с собой детей. Елизавета открывала для себя эту страну, и она ей всё больше нравилась. Когда она с мужем находилась в Дебрецене – старинном городе, центре революции, которую жестоко подавила эрцгерцогиня София, – пришла телеграмма из Будапешта, извещавшая, что оставленные в столице дети тяжело заболели. Одиннадцать часов просидела императрица у изголовья умирающей старшей дочери, но выздоровления её так и не дождалась.