Владимир Волкович - Побеги древа Византийского. Книга вторая. На перекрёстках двадцатого века

– Всё это так, Алексей Алексеевич… Но я офицер, человек военный, имею опыт и мог бы принести большую пользу Родине, если бы находился в действующей армии.

– Понимаю вас, Михаил Константинович… – Брусилов задумался. – Давайте договоримся так: я подал заявку главкому на увеличение штата инспекции кавалерии армии. С первого января обещают изменить штаты. Тогда и зачислю вас в инспекцию.

– Благодарю вас, Алексей Алексеевич!

– Это я должен благодарить вас, Михаил Константинович, за стремление послужить Отечеству.

Михаил ничего не сказал Николаю о визите к Брусилову, посчитав, что обсуждать пока нечего. До первого января оставалось четыре месяца, и он хотел доработать их с полной отдачей. На разговор он решился только получив вызов для оформления. Вопреки ожиданиям, Болдинов воспринял новость положительно:

– Я рад, Михаил Константинович, что вы снова будете заниматься тем, к чему лежит ваша душа, в чём вы можете проявить себя и достичь успехов. Я и не надеялся, что вы останетесь у меня надолго, просто хотел помочь. Благодарен вам за работу! Думаю, мы будем встречаться и впредь.

В инспекции Михаил с головой ушёл в дела. Основное назначение этой службы состояло в том, чтобы пересматривать и корректировать действующие кавалерийские уставы, осуществлять проверки кавалерийских сборов, полевых выездов и готовности командиров к боевой работе, а также выучку личного состава. По итогам каждой командировки Михаил подготавливал развёрнутый отчёт.

За время совместной работы Комнин сблизился со старым русским генералом, оценил его требовательность и в то же время человечность и заботу о подчинённых, его прямоту, искренность и порядочность.

Эти отношения сохранились и после решения Брусилова оставить службу. Ему исполнилось семьдесят лет, раненная ещё в семнадцатом году нога беспокоила всё сильнее. Брусилов не хотел обременять подчинённых старческим недомоганием. Правда, опытного и мудрого военачальника отпустили не сразу, попросив ещё послужить в специально созданной должности для особо важных поручений при Реввоенсовете республики. Брусилов был знаком почти со всеми военачальниками, мог охарактеризовать каждого, замечал многое в управлении войсками и действиях чиновников.

В последние два года перед его кончиной Михаил часто навещал генерала, и их откровенные беседы открывали перед ним неизвестный дотоле мир борьбы за власть.

– Шлема, давай бори его! Клади на землю! – кричала толпа, с восторгом глядя, как три голых богатыря боролись на снегу. От их обнажённых мощных торсов шёл густой пар, только что разогретые в бане покрасневшие лица лучились от удовольствия.

Михаил с интересом наблюдал за схваткой. Да уж, любит Григорий Иванович такие развлечения, с юности ещё французской борьбой занимался, у хороших тренеров уроки брал.

Через год после окончания Гражданской войны во время проведения кавалерийских манёвров Котовский заметил Соломона. Да и сложно было не разглядеть такого великана, великолепно сидящего в седле и показывающего высший класс во владении конём и саблей. Он знал Соломона ещё с восемнадцатого года, когда тот служил в его бригаде. При первом же удобном случае Котовский договорился с командованием 1-й Конной о переводе Соломона Гурвица в свою дивизию, дислоцировавшуюся в Умани.

С тех пор прошло уже четыре года. Эскадрон Соломона числился в образцовых, но повышения по службе командир так и не дождался: не было образования, читал и писал он с большим трудом. Зато на плацу, на выездке и в рубке лозы и чучела ему не было равных. Тут он выделялся своей выправкой, посадкой, сильнейшим ударом сабли или палаша, сохранённым ещё с кавалергардских времён.

Велико расстояние от командира эскадрона Соломона Гурвица до командира кавалерийского корпуса, но Котовский выделял его из всех. Он и сам был человеком необыкновенной физической силы и питал слабость к себе подобным. Любимым развлечением комкора в Умани был поход в баню, куда он приглашал Соломона и командира бригады Николая Криворучко. И пусть Николай был пониже ростом, однако силушкой обладал былинной. Парились они до красноты, до головокружения, а зимой выбегали голышом и боролись, барахтаясь в снегу.

Посмотреть на это невиданное зрелище собирались многочисленные зрители. Среди них были и местные жители, и приезжие. На этот раз Соломон позвонил Михаилу:

– Приезжайте, Михаил Константинович, будет интересно! Познакомитесь с Григорием Ивановичем. Необыкновенный он человек! Да и мне с вами посоветоваться нужно, – признался он напоследок.

Михаил выбрал в своём плотном графике несколько дней и отправился в Умань.

И вот толпа застыла в нетерпении. Дверь бани распахнулась, и наружу вывалились в чём мать родила три исходящих клубами пара богатыря. В ту же секунду они сцепились на снегу. Толпа взревела, особенно громко кричали женщины, которых среди зрителей было едва ли не больше половины. Видимо, созерцание борющихся голых исполинов приводило их в состояние восторга, а то, что среди них был легендарный красный командир Котовский, придавало зрелищу особую пикантность.

Вечером сидели за столом в квартире Соломона.

– Мне уже за тридцать перевалило, Михаил Константинович, – начал разговор Гурвиц, когда бутылка водки наполовину опустела. – Жениться надо.

– Доброе дело ты задумал, Соломон! Невесту подобрал?

– Невеста вроде как и есть… Да не очень складывается у нас.

– Скажи сразу, любишь её?

– Да.

– А она тебя?

– И она тоже.

– Ты уверен в этом?

– Она сама сказала, что влюбилась в меня, когда увидела, как я борюсь голым с самим Котовским.

– Ой-ё-ёй! – заулыбался Михаил. – Обычно девушка вначале влюбляется в мужчину, а потом видит его обнажённым. Но у вас как-то наоборот получается…

– Да, наоборот. Говорит, что врезался ей в память таким, а потом и в душу запал.

– Ну, тогда, я считаю, ничто помешать вам не может.

– Есть одно обстоятельство… Только стыдно в наше время и говорить о таком… – Соломон потупился, как ребёнок. – Для вас, может, и смешным покажется, а для нас имеет значение.

– Что же это за важное обстоятельство?

– Я расскажу, если вы выслушаете меня.

– Конечно, конечно, Соломон.

– Тогда для начала позвольте немного истории. Лет эдак сто с лишним назад в Умань приехал известный раввин Нахман, возглавлявший большую группу учеников – брацлавских хасидов. Через несколько лет он заболел чахоткой и умер. Его учение записал и распространил один из его учеников, и вскоре могила ребе Нахмана стала почитаемой среди брацлавских хасидов, которые разъехались по всему миру. Несмотря на погромы, резню и эмиграцию, большинство населения Умани составляют евреи, строго соблюдающие традиции и заветы своего учителя.