Сергей Данилов - Барнаул-517

Они ходили к Евдокии Ивановне вместе с Шубиным, и когда тот подал прошение, Мельникова, посмотрев на Настю долгим испытующим взглядом, спросила не у нее, а у матери, нет ли на примете достойного жениха, желающего вступить в брак с выпускницей гимназии, где ее за семь лет учебы в достаточной мере должны были обучить не только латинскому языку и арифметике с тригонометрией, но и ведению домашнего хозяйства. И что она бы предпочла в память о заслугах папеньки Анастасии, который на протяжении многих лет являл собою безупречный образец ответственности для всех прочих служащих пароходства «Мельникова и сыновья», дать ей приданое рублей пятьсот, чем за те же деньги пускать ее по опасному пути «синего чулка», что в пору французских веяний на Россию может привести ее в лагерь феминизма и прочей социальной ереси, коими забивают головы молодых людей, дабы отвлечь от главного – создания семейного очага.

При этих словах Николай Феоктистович потупился, покраснел, но сдержался, не молвив слова против.

– Да что вы, сударыня Евдокия Ивановна, ей еще только шестнадцать, – сказала матушка, – и нет у нас никаких женихов пока на примете…

– А сама ты, милая, что скажешь?

– Я хотела бы стать учительницей начальных классов, детей грамоте обучать, а замуж пока не хочу, не думала еще…

– Думать о сём, голубушка моя, обязаны в первую голову родители, да ну ладно, из уважения к покойному вашему батюшке, сумму на обучение выделяю. Но, поверьте, с большим бы желанием дала приданое, видит бог, шестнадцать лет для девушки – замуж в самый раз, ежели, конечно, за хорошего и разумного человека…

И вот, милостью божией, все, о чем мечтала Настенька и мать ее, при поддержке добрых людей – учителя Шубина и госпожи Мельниковой, сбылось: она учительница, кормилица своего небольшого семейства, проработала без единого срыва целый учебный год в новой сельской школе, где вела два класса. Хотя и здесь не обошлось без помощи добрых людей, например, Верочкиного брата…

Всем им она благодарна: и Николаю Афанасьевичу, ему больше всех, с его поистине отцовской заботой, и строгой благодетельнице Евдокии Ивановне, взявшей с нее обязательство иметь высочайшие баллы по обучению и непременно похвальное поведение, в противном случае оплата за образование производиться не станет… но ничто теперь не в состоянии сравниться с простыми словами: «Милая, добрая, чудесная моя Анастасия!». Так что же теперь получается, что судьба ее… решена?

Совсем недавно, кстати, пришло письмо от Николая Феоктистовича с приглашением «… посетить в конце мая месяца, 31 числа, праздник, посвященный 40-летию Барнаульской женской гимназии, которую Вы имели честь окончить в 1916 году с Похвальным листом », и письмо сие начиналось совсем по-другому: « Милостливая сударыня, Анастасия Павловна!»

Первоклассница Верочка смотрела через стекло на дорогу, по которой уехал объездчик и должен был прийти старший брат Михаил, добровольный помощник учительницы, по зимнему времени школьный истопник и дворник. По лицу ее быстро-быстро катились слезы.

– Анастасия Павловна, я в школу ходить больше не буду…

– Отчего вдруг? Посевную начинаете?

– Тятя сказал: «Читать – считать научилась, и хватит для девки. Дома будешь главную науку проходить: шерсть прясть, варежки с носками вязать, лён ткать, да щи варить, а еще огород садить-полоть, за младшими детьми смотреть»… На поля все завтра выезжают, я дома с младшими за няньку остаюсь…

– Не расстраивайся, Верочка, в оставшееся время ничего нового изучать больше не будем, а в начале следующего учебного года обязательно приду к вам домой, и уговорю твоего отца, чтобы отпустил тебя учиться дальше, обещаю! Ведь писать-считать – слишком мало для современного человека. Конечно, летом у вас работы много, на то и каникулы предоставлены, а на зиму отпустит тебя тятя в школу, вот увидишь!

– Правда?

– Конечно, не плачь раньше времени, вот и брат пришел за тобой, а ну, вытри-ка слезки… да беги к нему навстречу.

Верочка, улыбнувшись, вышла из класса на школьное крыльцо, а Настя продолжила чтение письма.

«Помню, как мы гуляли по берегу реки, моя рука коснулась Вашей – и душа запела песню любви…»

«Экий, право, выдумщик!»

Провожать от хутора колониста Визе, где она три раза в неделю занималась с детьми хозяина русским, французским и латынью, для подготовки к поступлению в городскую гимназию, действительно провожал… но никакой «песни любви» не было в помине… тогда… а вот теперь от письма, от слов «чудесная моя», просмотренного десять раз кряду… и от раза к разу все более притягательных… вдруг… Она быстро дочитала письмо, в конце нахмурилась и снова вышла подышать на свежий воздух.

В течение долгой сибирской зимы основными внеклассными работами учительницы оказались отнюдь не проверка тетрадей с домашним заданием, как ей думалось прежде, но чистка снега на школьном дворе, топка школьной печи, уборка классных помещений. С утра пораньше, много прежде начала занятий, зимней ночью, по кромешной темноте, следовало наколоть дров, успеть растопить печь, дабы учащиеся пришли заниматься в теплое помещение, натаскать ведрами в бадейку воды из колодца, а по окончании пяти уроков, выгрести золу и закрыть печные вьюшки, чтобы школу к утру не выстудило совершенно, произвести влажную уборку всех помещений школы, приготовить пособия к следующему дню занятий…

Зарплату учительнице платил учебный округ, ставки же истопника и уборщика в школьной ведомости почему-то отсутствовали. По мнению министерства просвещения, дрова для отопления сельской школы обязаны были поставлять крестьяне села, чьи дети ходят в школу, они же должны исполнять прочую черную работу, как некий образовательный крестьянский оброк.

Заставлять учащихся самих топить печи, таскать воду, мыть полы, чистить двор от снега, то бишь эксплуатировать детей, казалось Анастасии Павловне делом совершенно невозможным. Ее обращение к сельскому старосте окончилось ничем, тот уехал в конце сентября в Барнаул на ярмарку и застрял там со своей торговлей надолго, потому учительнице самой пришлось мести полы в классах, а по холодам и топить печь, испросив детей приносить с собой каждому по полену.

Когда с Покрова наступили уже серьезные холода, незадачу с дровами и печью самовольно решил неприметный с виду деревенский парень Михаил, брат одной из учениц: однажды вдруг подвез на дровнях к школьному двору целый воз березы, в тот же день испилил стволы на чурки, а затем и вовсе удивительно, – начал каждое утро приходить с утра пораньше колоть дрова и затапливать печь, натаскивал в бочку воды из колодца для умывальника и питья. Сказал, что у него есть на это поручение сельского схода. Полов, правда не мыл и сор не мёл, золу тоже не всегда выгребал, лишь только когда приходил забирать сестру по сильному морозу или метели.