Сергей Данилов - Барнаул-517

Въезжая на Соборный переулок, Фрол Никитич обеспокоился: «Как бы кооперация не закрылась, может, сначала на Старый базара заедем?»

Но и Анастасия Павловна спешила по своим благодетельным делам, потому предпочла отпустить Фрола Никитича, поблагодарив, взяла извозчика на Конюшенной бирже и поехала вверх по Московскому проспекту к Лагерю, что за Дунькиной рощей расположен, где попросила охрану препроводить ее к начальству, скоро попав под ясные очи вахмистра Шарова. И с ходу устроила ему крепкий разнос, которого тот от миловидной девушки вовсе не ожидал: почему они, изверги такие, держат в темном холодном каземате военнопленного Штихеля, который всего лишь пел песни ночью? Ну да, свои немецкие песни! Что с того? Это, может быть, их народные песни! Человек в плену находится, и так скучает по родине, по отцу-матери! Он несчастный, слабый, больной человек! После свержения царского самодержавия никто не имеет права бросать человека в сырые застенки и темные казематы! Не для того монархию свергли, чтобы людей ни за что снова в карцеры бросать!

– Как зовут?

– Кого? Штихеля?… Пауль!!!

– Вас!

– Анастасия Павловна Долгополова, учительница…

– Откуда вам известен военнопленный австриец Штихель?

– Какая разница откуда?

– Извольте отвечать!

– Он… видите ли… я учительствую в селе и являюсь домашней учительницей на хуторе Визе… а он там работал у колониста Визе на строительных работах…

– Кем вам доводится военнопленный Штихель?

– …знакомый!

– Вы состоите с пленным австрийцем Штихелем в запрещенной переписке?

– Нет, конечно! Но по какому праву…

– Ясно. Дежурный, препроводите девицу в камеру заключения до выяснения вопроса и решения начальника лагеря.

Так учительница сельской школы и барнаульская мещанская дочь Анастасия Павловна Долгополова оказалась заключена в лагере военнопленных, проведя там ужасные вечер, ночь, день, опять вечер, и (о, боже!) еще ночь и половину следующего дня, в то время, как вышеупомянутый австрийский военнопленный лейтенант Штихель, которого она так героически мчалась спасать, давно был отпущен с гауптвахты специальным указом начальника лагеря, полковника русской армии, курляндским бароном фон Штауфе и жил-поживал в вольном граде Барнауле, Немецкой слободе, сразу за Аптекарским мостом, на квартире у аптекаря Майера, по соседству с тремя его дочками, такими озорницами, что доннер веттер! Аптекарь тот, несмотря на сухой российский закон, тайно приторговывал в своем заведении пивом, возя его аж от томского пивовара немца Крюгера. Для любимого квартиранта девицы Адель и Минна таскали пиво совершенно бесплатно прямо тому в комнату. Так что жил Пауль с пивом, девицами на полном аптекарском обеспечении, имея все жизненные удовольствия вдоволь, и пребывая, ровно как у Христа за пазухой.

Закинув одну премиленькую ножку на другую, тоже весьма недурную, обнаженная барышня восседала на низком подоконнике у раскрытого оконца, выходящего во двор, рядом с горшком цветущей герани, с блаженством покуривая. Время от времени она небрежным щелчком стряхивала сизый пепел в цветок, попадая то на мохнатенькие листики, то прямо на аленькие лепестки.

Ясное барнаульское утро выдалось по-летнему солнечным, теплым и тихим, а календарь, висевший в чистенькой комнатке на выбеленной перед Пасхой стенке, указывал апрель 1917 года.

Лицо барышни имело мечтательное, слегка сонное выражение. Сощуренные в узенькую щелочку глазки, свидетельствовали о полном удовлетворении прожитой ночью, рыжие, мелкие, как баранья смушка, кудряшки, за часы, проведенные на узкой скрипучей кровати, развились совершенно, и торчали ныне смешными рожками во все стороны.

Выпустив замысловатую струйку дыма, она коснулась снисходительным взором своего кавалера, который валялся на сбитой в комья постели, чрезмерно умаявшись за бурную ночь, похрапывая широко отворенным ртом, где блестели, отражая утренний лучик солнца, два вставных зуба.

Произведенный осмотр документов подтвердил, что прошлым вечером в электро-театре «Триумф», что расположен в пассаже Смирнова на Московском проспекте, при наличии зала более чем на триста мест, а так же, буфета с кофе, чаем, шоколадом, другими контрабандными товарами и напитками, продаваемыми Шпунтовичем совершенно открыто в своем барнаульском заведении, и, соответственно, среди самой разношерстной публики, она совершенно верно вычислила и смогла подцепить в привычном для себя безупречном стиле того, кто был ей нужен по делу чрезвычайной революционной важности, не вызвав при этом ни малейшего подозрения у окружающих. Высмотрела за три минуты образцово-показательного водевиля, среди множества австрийских масляных полупьяных морд, успевая вскидывать ножки на положенную высоту.

На сей раз нужным оказался бывший лейтенант 82-го пехотного полка австрийской армии, ныне военнопленный барнаульского лагеря номер 161, Фриц Краузе – тридцатилетний блондинистый немчура, имевший будто обожженную гладкую розоватую кожу на лице, испещренную давними отметинами оспы и уже наметившуюся на затылке плешью размером с детское блюдце. Белесая щеточка редких, истертых усов под узким, перебитым носом, короткая шея и развитая мускулатура плечевого пояса довершали видимую ей с подоконника картинку. Из невидимого: рост весьма и весьма средний, глаза выпуклые, серые, блеклого оттенка.

По вышеперечисленным приметам Дунька «сфотографировала» австрийца в «Триумфе», предварительно отмахав ногами на сцене перед началом сеанса кордебалет в виде рекламы летнего театра Общественного собрания, где их труппа с началом сезона готовилась ставить фарсы революционного сатирико-порнографического содержания про Распутина и фрейлен царского двора, недавно свергнутого самодержца Николая Второго, а также общую любовницу всея царской династии Матильду Кшесинскую. Сцена та находилась на пересечении улицы Томской и Соборного переулка. С мая месяца театр приступал к работе, о чём сообщал плакат, развернутый прошлым вечером в «Триумфе», и каждый вечер из оставшегося времени здесь, на сцене, перед началом сеансов, благодаря знакомству с владельцем электро-театра мил-другом гражданином Шпунтовичем, бывшим уголовным арестантом, а ныне даже и городским головой узловой станции Тайга, проходила рекламная предсезонная акция.

Коротконогий немец – явно любитель авантюр подобного толка – весьма легко на нее повёлся. «А что, пожалуй, сей бонвиан сгодится на уготованную ему роль в преддверии грядущих событий. Пожалуй, она готова поставить на него, как на «красное».

Докурив папироску, дамочка щелчком отослала окурок в куст смородины, росший у забора, и задорно тряхнула кудряшками.